не умерило его безудержного любопытства, и особенно его занимало мое возможное родство с особами английского королевского дома. «Что, если эта маленькая беспризорница законная претендентка на трон короля Георга? – полушутливо спрашивал он. – Англичане уже смещали слабоумного монарха[15]. Возможно, мы приютили в своем доме будущего представителя английского Просвещения. Ведь это дитя не сможет править хуже Георга Глупого, окажись она на его месте».
Я была слишком мала, чтобы понимать скрытый смысл высказываний барона о политике. Революционное брожение в Европе было далеко от круга моих детских интересов, но я прекрасно понимала, что значит знать своих родителей. Однако со временем, по мере того как уходившие годы делали попытки выяснить мое происхождение все бесплодней и я все более становилась членом семьи Франкенштейнов, история моего происхождения вновь превратилась в облако фантастических домыслов, неизменно далеких от правдоподобия. Я предпочитала думать о себе как о трижды рожденной: первая мать дала мне жизнь, со второй прошло мое детство, с третьей я выросла.
Мне было чрезвычайно любопытно, что еще можно выяснить о родителях Элизабет Лавенца-Франкенштейн, особо учитывая ее воспоминания о своем знатном происхождении. Итак, летом 1806 года, когда представилась возможность побывать по своим научным надобностям на континенте, я поставил себе задачей воспользоваться случаем и удостовериться, насколько точны детские воспоминания Элизабет. Нельзя было не проверить достоверность ее рассказа о том, что ее отец принадлежал к миланской аристократии и направлялся на войну, когда заехал в табор, чтобы попрощаться с ней. К несчастью, исторические архивы Милана, естественная отправная точка моих расследований, были разграблены и по большей части уничтожены победившими революционными силами, которые, в альянсе с наполеоновскими армиями, учредили Цизальпинскую республику. В той деликатной политической ситуации я не нашел в городе никого, кто захотел бы говорить со мной о членах изгнанного правящего двора, а тем более о своем родстве с ними. Признаюсь, с определенного момента в моих изысканиях я почувствовал, что мой интерес к миланскому ancien mégime[16], похоже, возбудил серьезное подозрение ко мне у революционных властей города и, возможно, поставил под угрозу мою безопасность.
Что до войны, о которой упоминала Элизабет и которую я отнес к началу 1770-х годов, то это был столь беспокойный период династических противостояний в европейской истории, что едва ли было возможно отделить одну войну от другой. В описаниях того времени упоминается, что Миланское герцогство было вовлечено в русско-турецкую войну в качестве вынужденного союзника Австрии; я обнаружил, что в 1773 году герцог направил сына, принца Алессандро, в Крым. На городском кладбище я видел надгробный памятник принцу, умершему год спустя. Кроме этого, я не смог найти более никаких свидетельств об