бы какой-нибудь сценой. Повсюду привлекали взор эпизоды рыцарских турниров, приключения витязей и их дам, злые колдуны и полчища язычников, воскрешая легендарные времена короля Артура и графа Орландо. Если внимательно присмотреться, то на кафеле камина и ножках стола, между которыми мы играли каждый день, можно было обнаружить целый зверинец: драконов и химер, минотавров и горгон, кентавров и тритонов. Часы с боем, стоявшие у дверей библиотеки барона, представили мне на своем циферблате образы олимпийских богов; по маркетри на ставнях в моей спальне я прочла легенду о Тристане и белокурой Изольде, изображенную, сцена за сценой, неким безымянным мастером. Я живо помню, как Виктор рассказывал мне их историю, не всю сразу, а долго, в течение многих вечеров, внимательно следуя в своем рассказе за каждой инкрустированной картинкой на дереве и говоря за любовников. Это была первая услышанная мною романтическая повесть, и сердце у меня сладко сжималось при мысли, что на свете может быть такая любовь.
– Посмотри сюда, – сказал Виктор, дойдя до последней серии картинок, – это ревнивая жена лорда Тристрама. Она обманывает умирающего рыцаря, говоря, что парус, который она видит в море, не белый, а черный; и потому он думает, что его возлюбленная не явится, и умирает в отчаянии. Прислушайся! Можно услышать, как стенает бедная Изольда, обнимая его. Ее сердце разрывается; она не может жить без него; наконец она умирает, чтобы соединиться с ним в смерти. Смотри, как деревья, выросшие из их могил, сплелись ветвями у них над головой.
– Они умерли от любви? – спросила я, напрасно пытаясь сдержать слезы, вызванные его рассказом, настолько прочувственно воссоздал он легенду.
Виктор, внимательно глядя на меня, с любопытством протянул любопытный палец, чтобы коснуться горючей капли, которую заметил на моей щеке.
– Это всего-навсего литература, piccola ragazza, – ответил он. – Она должна быть подлинной, только покуда длится рассказ.
Тогда я решила, что буду возвращать ей подлинность каждую ночь в течение всей моей жизни, воображая себя горюющей королевой, а Виктора – рыцарем, умирающим у меня на руках.
Сатанинские картины
Но из всех произведений искусства, наполнявших Бельрив, ничто так не повлияло на меня, как сатанинские картины. Виктор познакомил меня и с ними.
Это случилось в скучный зимний день, когда никто из учителей не смог одолеть непроезжей дороги из города. Тем утром мы коротали время, изучая жизнь Жанны д’Арк по одному из гобеленов барона.
– Ее сожгли на костре как ведьму, – рассказывал Виктор. – Но позже церковь изменила свое мнение и назвала ее святой.
– А ты веришь, что когда-то существовали ведьмы? – тут же спросила я.
– Но они существуют. Могу показать их тебе. – В глазах его появился озорной блеск, которого я привыкла бояться: слишком часто он был прологом к какой-нибудь неприятной шутке. – Подожди здесь, – велел он и убежал, но скоро вернулся с большим кольцом,