Беате. – Я приводил тебя как-то туда».
«Да-да, припоминаю».
«Отправился я на работу, хотя знал, что не надо было идти. Надо было сразу в бега».
Уже одетый ныряльщик в офицерской форме без погон с вороном на плече подходит к костру.
«Лети, дорогой!» – отпускает он ворона.
«А-а…» – хочет сказать что-то Леночка, но осекается и молча ведет пальцем, прочерчивая траекторию полета. Присутствующие за костром аплодируют.
«Познакомьтесь, это Володя, – говорит Чезаров, представляя вылезшего из проруби человека. – Он мой охранник. Замечательно жарит шашлык из человечинки, па-ашутил, па-ашутил… из баранины! Леночка, не падайте в обморок. Володя займись барышней. Морозоустойчив и жаропрочен, как крупповская сталь. Выполнен из самых современных материалов. Прошел огонь, воды и медные трубы. Фамилия Фокс. Не подумайте, – немец. Кличка такая. Он – кошка, Черная Кошка. Не ищите Черную Кошку там, где ее нет. Шутка! Это Беаточка – наша красавица… Это Иосиф. Он на тебя имеет виды, прислушайся к тому, что он тебе скажет. Это наша уважаемая и всеми любимая актриса все знают, какого театра, а это ее муж, мой старый друг, генерал от медицины в отставке. Во временной!»
Шкловский разводит руками.
«Рано еще о возвращении звания говорить, потерпи. У него неприятности были. Ну, вызывать стали свидетелем. С кем не бывает, дело житейское. Так нет же: засуетился. Мудрову звонить стал… он его лечащий врач… а напрасно. Мудров – упырь. Он к самому, – указывает Чезаров на портрет Сталина, – как к себе заходил. Лаврентий Павлович, правда, его не жалует. Он на Алешу и настучал. Дома нужно было спокойно сидеть, а не шляться по городу…»
«Ждать своей участи?»
«Ждать, когда все перемелется».
«Время лечит», – кивает головой жена Чезарова.
Генерал входит в свой кабинет, раздевается. Он слоняется по комнате, включает и выключает лампу. «Ах, да!» – вспоминает он и идет к вешалке. Достает из шинели фляжку, подходит к портрету Сталина, приветствует его и выпивает.
– Можно к вам на подпись? – осторожно высовывается голова из-за двери.
– Вы кто?
– Я ваш новый секретарь.
– А Семенова где?
– Э-э… – разводит тот руками.
– Понятно, – произносит про себя Шкловский и подходит к окну.
– Ну, по-ни-маете, – вся ломаясь, объясняет ему медсестра, выпячивая грудь из-под распахнувшегося халатика, – я… я… я та-акая не-со-обранная… но мне кажется, что вы, если не отнесетесь ко мне предвзято…
– Поздно, барышня, поздно.
– Вовсе нет. Я хотела сказать…
– В другом смысле поздно. Не знаю, доживу ли до понедельника. Хотел застрелиться сегодня в доме моих родителей, да передумал.
– Не па-анимаю, о чем это вы? – простанывает она, останавливается, на мгновение застывает с разведенными в сторону руками. Некоторое время стоит в неподвижности и, наконец, начинает выделывать умопомрачительное балетное па.
«А мне уже не до женщин», – продолжает