чистилище». Потом сжала в длинных своих пальцах белые четки и начала молитву Божьей Матери. Подобно дуновению ветра понеслись ответствия, повторяемые разом и белыми и черными: «Пресвятая Дева Мария, Матерь Божия, молись за нас, сирых, и ныне, и в наш смертный час!»
В подобные минуты на Скарлетт всегда нисходили мир и покой. Так было и теперь – несмотря на сердечную боль и горечь от невыплаканных слез. Разочарование, принесенное днем сегодняшним, и страшный призрак завтрашнего немного отошли, уступая место надежде. Бальзам пролился не оттого, что душа ее обратилась к Богу, – нет, религиозные обряды значили для нее не более, чем пустые слова, произносимые равнодушными устами. Нет, это лик матери действовал так на нее – вид матери, молящей у престола Господня благословения тем, кто ей дорог. А когда ее мать выступает посредником в отношениях с Небесами, Небеса услышат – в этом Скарлетт убеждена была твердо.
Эллен закончила, настал черед Джералда, но он, по обыкновению, не сумел найти свои четки и стал отчитывать молитвенные стихи, загибая пальцы. Под монотонное жужжание отцовского голоса мысли у Скарлетт опять разбрелись сами собой, хотя она и понимала, что должна сейчас сосредоточиться на своей совести. Так учила ее Эллен – в конце каждого дня следует разобраться с совестью, признать ошибки и просить у Бога, чтобы даровал прощение, а также и силы противостоять им в будущем. Но Скарлетт была поглощена своими сердечными заботами.
Она опустила голову на сложенные руки, чтобы матери не видно было ее лицо, и предалась печали. Как может Эшли даже думать о женитьбе на Мелани, когда на самом деле любит ее, Скарлетт? И знает, как сильно она любит его. Как он может – намеренно разбивать ей сердце?!
И вдруг некая идея, свежая и ослепительно-прекрасная, молнией сверкнула у нее в голове.
«Да ведь Эшли понятия не имеет, что я в него влюблена!»
Она чуть не ахнула от неожиданности. Мысль замерла, парализовав ее на долгое, бездыханное мгновение, а затем вскачь понеслась вперед.
«А откуда ему знать? Я же всегда веду себя при нем этакой скромницей и недотрогой, как подобает леди. И он думает, наверное, что он мне ни капельки не нужен, только как друг. Да, вот почему он и не говорил ничего! Он думает, это безнадежная любовь. Оттого-то он и смотрит так…»
Она скоренько вернулась к тем моментам, когда ловила на себе его взгляд – искренний и беззащитный, когда с этих серых глаз словно спадала завеса, столь умело скрывающая его мысли, и она ясно читала в них страдание и муку.
«Он переживает, думая, что я влюблена в Брента или Стюарта, а может, и в Кейда. И наверное, решил, что раз не получит меня, то хоть сделает приятное своей семье, женившись на Мелани. А если б он знал, что я – я! – влюблена в него…»
И ветреный ее нрав тут же воспарил над бездной отчаяния к сияющим вершинам блаженства. Вот где ответ на загадочные недомолвки Эшли. На все его странное поведение. Он не знал! Тщеславие, подстегнутое острым желанием поверить,