и не нашла в нем ни малейшего скепсиса, ни следа издевки или злого юмора, очень хорошо ей знакомого. Она не выдержала его прямого взгляда и опять опустила голову, на сей раз действительно смешавшись. Дело идет даже лучше, чем она надеялась!
– Увидеть вас, услышать то, что вы сейчас сказали, – ради этого стоит сесть в тюрьму. Я ушам своим не поверил, когда мне назвали ваше имя. Видите ли, я никак не ожидал, что вы простите мне тот мой ночной патриотический порыв на дороге в Джонсборо. Однако, если я правильно понял, ваш приезд означает, что я прощен?
При мысли о той ночи, пусть теперь уже далекой, в ней вскипел гнев, но она его подавила, откинула голову и потрясла ею энергично, пока не затанцевали сережки.
– Нет, я не простила вас, – молвила она и надула губки.
– Крах очередной надежды. И это после того, как я добровольно вызвался защищать свою страну, сражался босиком в снегах у Франклина и подхватил дизентерию в самой жестокой форме, какая вам и не снилась! Такова, значит, награда за мои страдания?
– Мне нет дела до ваших… страданий. – Она все еще дула губки, однако приподнятые лукаво уголки глаз уже улыбались ему. – По-моему, вы были совершенно несносны в ту ночь, и не ждите, что я когда-нибудь вас прощу. Оставить меня одну, когда что угодно могло со мной случиться!
– Да ведь не случилось же. Вы должны признать: моя вера в вас вполне оправдалась. Я же говорил, что вы благополучно доберетесь до дому, и Бог в помощь тому несчастному янки, который попадется вам на пути.
– Ретт, скажите мне, вот скажите, зачем вам понадобилось делать этакую глупость – вступать в армию в последнюю минуту, определенно зная, что вы идете на верное поражение? Не вы ли сами говорили об идиотах, которые уходят, чтобы получить пулю в лоб?
– Скарлетт, пощадите! Я и так всегда сгораю от стыда, как подумаю об этом.
– Что ж, рада узнать, что вы устыдились своего поступка по отношению ко мне.
– Вы неверно меня поняли. С сожалением должен сказать, что корю себя вовсе не за то, что бежал от вас. А вот представьте себе картину: является в армию новобранец, в начищенных сапогах, в белом полотняном костюме, вооруженный парой дуэльных пистолетов… А эти долгие мили в снегах, когда сапоги мои износились вконец, а пальто у меня вообще не было, есть нечего… Вот я и не могу понять, почему я тогда-то не бежал? Чистейшее ведь безумие вся эта затея. Но – зов крови, против него не пойдешь. Южанин не может не ввязаться в гиблое дело. Так и тянет его… Ладно, не важно, какие у меня были резоны. Достаточно того, что я прощен.
– Вам нет прощения. Я думаю, вы по натуре гончий пес. Однако последним словам она придала такое нежное звучание, как будто произносила «любимый».
– Не прикидывайтесь. Вы простили меня. Из одного лишь милосердия юные леди не рискнут заговорить с караулом и попросить свидания с заключенным. И не станут ради этого наряжаться в бархат и украшать себя перьями и котиковой муфточкой. Вы прелестно смотритесь, Скарлетт! Слава богу, вы не в обносках и не в трауре. Меня тошнит от женщин, одетых кое-как и постоянно