она, приложив руку к сердцу.
– Вам будет жаль меня? Если посожалеете обо мне достаточно, я упомяну вас в своем завещании.
В черных глазах смеялось удальство, рука крепко сжимала ее ладошку.
Завещание! Она поспешно опустила глаза долу, боясь, как бы они ее не выдали, но чуточку, видимо, промедлила, потому что у него во взгляде внезапно появился блеск любопытства.
– По мнению янки, у меня должно быть очень приличное завещание. Они проявляют значительный интерес к моим финансам. Каждый день меня волокут к очередному столу для дознания и задают дурацкие вопросы. Кажется, ходят слухи, что я дал деру с мифическим золотом Конфедерации.
– Ну… ведь так и было?
– Вот так вопрос, прямо в яблочко! Вы не хуже меня знаете, что Конфедерация использовала печатный станок, а не пресс для чеканки.
– А откуда же тогда взялись все ваши деньги? Из спекуляций? Тетя Питти сказала…
– Что за вопросы вы задаете! Как следователь.
Провалиться ему! Конечно, у него есть деньги. Она пребывала в таком возбуждении, что ей стало трудно вести с ним разговор о милых пустяках.
– Ретт, я очень огорчена тем, что вы здесь. Вы считаете, у вас нет шансов выйти на свободу?
– «Nihil desperandum!»[2] – вот мой девиз.
– Что это означает?
– Это означает «Все может быть», моя очаровательная невежда.
Она взмахнула своими густыми ресницами, чтобы поглядеть на него, и снова опустила.
– О, вы слишком умны, чтобы дать им себя повесить. Я уверена, вы придумаете какой-нибудь хитрый способ, как их надуть и выйти отсюда. А когда выйдете…
– А когда я выйду… – повторил он мягко, склоняясь к ней.
– Ну, я… – Она изобразила прелестное смущение и зарумянилась. Зарумяниться труда не составило – у нее дух захватывало от волнения, и сердце выстукивало барабанную дробь. – Ретт, я так жалею о том, что наговорила вам тогда – вы помните, там, на дороге, ночью. Я была… ох, как же я была напугана и растеряна, а вы… вы… – Она посмотрела вниз и увидела его смуглые руки, лежащие поверх ее рук. – И я решила, что никогда, никогда не прощу вас! Но вчера, когда тетя Питти сказала мне, что вам грозит виселица, я… на меня что-то нахлынуло, это было сильнее меня, и я… я… – Она быстро вскинула на него глаза и вложила в этот молящий взгляд все муки разбитого сердца. – О, Ретт, я умру, если вас повесят! Я этого не переживу! Вы же видите, я…
И поскольку невозможно было выдержать дольше его обжигающего взгляда, ее ресницы тихо затрепетали и опять опустились.
«Еще бы секунда, и я бы расплакалась, – подумала она, изумляясь собственному волнению. – А может, и правда всплакнуть? Вышло бы более натурально».
Он быстро проговорил:
– Бог мой, Скарлетт, неужели вы хотели сказать, что вы… – И он крепко, до боли сжал ее руки.
Она зажмурилась, стараясь выдавить слезы, но не забыв при этом слегка приподнять лицо, чтобы ему было удобнее целовать ее. Вот сейчас, через мгновение, его губы коснутся ее, твердые, настойчивые губы –