из корыта. Даже когда жрец Эцнаб прикручивал к его голове дощечки красного дерева.
Кто бы тогда мог заподозрить, какая плачевная судьба ему уготована?
Впрочем, Эцнаб определил, что второе «Я» Чанеке – хромой койот Некок Яотль.
– С ним держи ухо востро, – вздохнул Эцнаб. – Это опасный Уай. Не простой койот, а похищающий лица. Такое может отчебучить! Мальчику не следует жениться слишком рано – пусть сначала разберётся со своим вторым «Я».
Но о женитьбе пока никто и не думал.
Любимой игрушкой Чанеке был йо-йо – бочонок с маленькой дыркой, привязанный к заострённой палочке.
Надо изловчиться, да так направить палочку, чтобы бочонок, подлетев и кувырнувшись, прочно на неё уселся.
Не каждому хватало сноровки и терпения. А Чанеке не отступал, пока бочонок не насаживался, как следует.
– Диво дивное! – говорила служанка. – Да ты, наверное, помог себе другой рукой.
– Зачем? – удивлялся Чанеке. – Ведь так не честно и не по правилам.
Он не знал, что такое обман и хитрость. Просто не понимал, как можно солгать. У него это не укладывалось в сплющенной дощечками голове.
Он говорил только правду, глядя круглыми и зелёными, как у мамы Сигуа, глазами.
Вообще он напоминал жизнерадостный бочонок, хоть и скакавший туда-сюда, но крепко-накрепко привязанный к маме, – настолько был ручным и домашним.
В детстве его так и звали – Йо-йо. За ним приглядывали бабушка Пильи, мама Сигуа, да ещё нянька.
И вдруг, когда Чанеке едва исполнилось тринадцать, он исчез из дома, – будто оборвалась в один миг ниточка. А йо-йо сиротливо лежал на полу у дверей.
Обыскали весь город, весь остров, но Чанеке не было.
Мама Сигуа, прижимая к груди йо-йо, металась по саду, не зная, что делать. Бабушка Пильи молилась всем божествам сразу, дальним и ближним, чтобы те общими силами вернули внука.
Тогда Шель вспомнил слова Эцнаба об опасном Уайе, и понял, кто тут может быть замешан. Койоты!
Впрочем, на острове их было немного, и каждого буквально знали в лицо. Нагловатые и хитрые, они крали всё, что плохо лежало. Но вряд ли бы осмелились увести мальчика.
Койот – чувствительное и ранимое животное. Любит нежную музыку. И по ночам, собираясь в стаю, они поют хором, будто дикие гуси.
Только заговори с койотом жалобным голосом, как начнёт визжать, завывать и плакать, сопереживая. Хорошо помнит ласки и обиды. Радуется добрым словам и пугается угрожающих.
Шель выследил их вожака, да так на него гаркнул, что тот в ужасе прикрыл лапами острую морду. А, очухавшись, поклялся матерью всех койотов:
– Знать ничего не знаю о Йо-йо! Правда, слышал позавчера призывный голос какого-то чужака из сельвы. Еле-еле удержал своих братьев и сестёр на острове. А мальчик, возможно, не устоял…
Шель тут же сел в пирогу и, переплыв озеро, нашёл сына на берегу.
Дух сомнения
Чанеке очень изменился за эти три кина. Какой-то посторонний, точно узнал