в карман пальто.
Я тоже не был влюблен в Лину, и все, что она говорила обо мне, я вполне мог бы сказать о ней. Тем не менее, прочитав ее письмо, я расстроился и чуть разозлился на нее. Мне-то хотелось, чтобы она меня любила! Я не собирался продолжать с ней отношения и был рад, что все закончилось, вот только это я должен был ее бросить. А теперь получилось, будто она меня опередила, отказала мне, и еще она, видимо, пребывала в заблуждении, что я ее люблю и что ее письмо разобьет мне сердце.
Ну да ладно.
В рыбоприемнике кипела жизнь. У причала стояли несколько лодок, по асфальту колесили два погрузчика, время от времени пропадая в темном цеху. Там же расхаживали мужчины в высоких резиновых сапогах, с торца здания курила группа женщин в расстегнутых белых халатах и белых шапочках, а в воздухе над ними метались орущие чайки. Я заглянул в магазин – купил булочек, сыра, пачку маргарина и литр молока и поздоровался с продавцом, который поинтересовался, как я устроился на новом месте. Я ответил, что хорошо, конечно, все отлично. На следующем уроке у меня было «окно», поэтому, съев две булочки и убрав еду в маленький холодильник в учительской, я уселся за свой стол и принялся составлять план на следующие дни. За нами, учителями-практикантами, была закреплена методист, она приходила в школу раз в неделю обсуждать с нами сложности и проблемы преподавания. Кроме того, на следующей неделе нам предстояли курсы в Финнснесе вместе с другими практикантами из этого региона. Здесь таких было немало: местные, отработав практику, редко возвращались в родные края. Это, разумеется, создавало ощутимую проблему, и, чтобы заманить их обратно, чего только не делалось. Там, где теперь жил отец, действовали существенные налоговые льготы, и это стало одной из причин, по которой они с Унни переехали на север. Оба работали в гимназии, точнее, сейчас работал один папа – Унни ждала ребенка. В последний раз, когда я видел их, – в Сёрланне, в их недавно купленном доме, которому предстояло дожидаться, когда они оттрубят свой срок на севере и вернутся, – живот у нее уже был заметный.
Тогда мне и пришла в голову идея отправиться сюда. Мы сидели на веранде – папа без футболки, коричневый, как орех, с бутылкой пива в одной руке и сигаретой в другой, и я с болтающейся в ухе серьгой в виде креста и темных очках, когда папа спросил, чем я собираюсь заниматься осенью. Смотрел он при этом куда угодно, но не на меня, а голос у него звучал устало и равнодушно, от пива, которое он успел выпить с того момента, как я пришел, язык у него слегка заплетался, поэтому отвечал я тоже с безразличием, хотя в сердце и кольнуло, – я лишь пожал плечами и сказал, что, по крайней мере, учиться точно не стану и в армию не пойду. Найду где-нибудь работу, – так я сказал. В больнице какой-нибудь.
Отец выпрямился и затушил окурок в большой стоящей между нами пепельнице. В воздухе висела цветочная пыльца, повсюду жужжали осы и шмели. Как насчет поработать учителем, спросил он и тяжело откинулся на спинку стула. Наверное, с прошлого раза, когда мы с ним виделись, он прибавил килограммов двадцать. В Северной