в вертикальном положении без помощи посторонних предметов. Дверь открылась. Вит наклонил голову, протиснулся сквозь метровый дверной проём, вырезанный в воротах гаража.
Я намеревался проделать ту же манипуляцию, но не смог поднять ногу, чтобы перешагнуть, споткнулся, с хрюком полетел на бетонный пол гаража. От грохота содрогнулась земля, не иначе.
– Сука! – Неужели нельзя придумать нормальную дверь в гараже? Кто вообще придумал делать их такими узенькими и так высоко от земли?
На встречу с твёрдой поверхностью все тело отозвалось болью. Особенно щека.
– Ау, – крякнул я, стараясь приподняться. Получалось не очень.
– Серьёзно? – недовольно пробурчал Вит, после чего схватился за мои плечи, потащил вверх. Он толкнул меня в сторону. Следующее приземление было уже на жёсткий диван с торчащими из него пружинами. Ну, это хотя бы лучше бетонного пола.
Мои глаза ослепил тусклый свет единственной лампочки, висящей на проводах под потолком. Я окинул взглядом место, в котором три года назад я проводил все свое время. Спал, ел, сочинял тексты. Здесь ничего не изменилось. Разве что, угнетало отсутствие следов жизни. Вит, видимо, тоже перебрался в другое место.
Железная коробка двадцать квадратных метров, разделённая на три зоны: отдых, еда и музыка. Справа от входной двери стоял старый видавший виды диван. На нём сейчас развалился я. Напротив – маленький деревянный стол, на котором расположились мини-телевизор и электрическая одноконфорочная плита. Нам больше и не нужно было. Телек и жратва не входили в наш приоритет. Мы перебивались дошиком. Все с трудом заработанные деньги мы вкладывали в то, что занимало большую часть гаража – самодельная студия звукозаписи. Боже, как же мы ей гордились! Я и сейчас горжусь, хоть и считаю убогой. Мы записали более двадцати треков, ни один из которых не пробился в музчарт.
Я сморщился, вспоминая, как мы бегали по кастингам, отбивали пороги продюсерских дверей, различных лейблов. Никто не захотел взять нас под свое крыло. Кроме Тёмы. Но и ему наша музыка не была нужна. Он хотел только смазливые мордашки, которые можно было продать малолеткам.
Кстати о внешности. Я дотронулся до щеки. Ох, черт! Подношу пальцы к глазам, чтобы убедиться: я располосовал кожу вдоль скулы с правой стороны.
– Шрамы украшают мужчину, – хмыкает Вит, наблюдая за мной.
– Захлопнись! – огрызаюсь, слыша в ответ лишь смешок.
Он возвышается надо мной, словно пытается раздавить авторитетом. Мы ровесники, но Вит всегда считал себя старше и мудрее.
– Неважно, какого качества бухло. Штырит тебя одинаково. И меры ты также не знаешь.
– Зато ты у нас спец! – рычу, но тут же жалею.
Не нужно было этого говорить. Вит меняется в лице. Его сложно вывести из равновесия. Только я знаю, что его задевает.
Вит не виноват. Никто их тех ребят, что окружали нас в детдоме, не виноват в том, что с нами случилось. Мы не выбираем, в какой семье родиться. Судьба та ещё сука.
Вит отворачивается, подходит к круглому стулу возле стены, на котором он обычно сидел,