в одиночестве, Соня огляделась, словно попала сюда впервые.
Комната была такая же модная, дорого и броско обставленная, как и всё жилище Макса. На стенах – непонятные картины, изображающие сложные сочетания разноцветных геометрических фигур. Мебель, люстры, светильники, шторы, ковры – всё кругом непростое, претенциозное, кричащее, купленное не для удобства, а для демонстрации. Соня вспомнила их с матерью просторную, но совершенно запущенную квартиру, давно требующую ремонта, и вздохнула.
Приглушённое бормотание смолкло, и Максим вернулся в комнату. Соня заметила, что щёки его слегка раскраснелись, то ли от выпитого коньяка, то ли от разговора.
– С работы звонили, – буркнул он. Потеребил ворот рубашки и запоздало предложил, торопливо меняя тему: – Может, чаю выпьешь?
«В десятом часу – с работы?» – подумала Соня и подскочила на месте. Десятый час! Что же она сидит?!
– Нет-нет, спасибо, Макс, мне надо бежать. – Соня несмело улыбнулась, поднялась с кресла и направилась к двери. – Уже поздно, а мама целый день дома одна…
– Мама, мама… Если бы ты знала, как мне осточертела твоя мамаша, – зло бросил Максим. Злость в его голосе была такой отчётливой и явной, такой чистой и неразбавленной, что Соня замерла на месте и удивлённо посмотрела на Макса.
– А что?! Второй год только и слышу «мама то, мама сё». Сколько можно!
– Что же я могу поделать, раз так сложилось? – тихо спросила Соня.
– Ой, только не надо вот этого! Нечего смотреть на меня святыми глазами. Можно подумать, тебе нравится дерьмо за ней убирать и задницу мыть! Да к вам заходить противно! Запах этот… Как ты там за стол садишься?
– Зачем же ты, Максим… Я ведь постоянно убираю, проветриваю, мою. Ничем там особенным не пахнет. Тебе только кажется.
– Ладно, не в этом дело, кажется – не кажется, – нетерпеливо отмахнулся он, – мы с тобой пожениться хотим! А тут… Сколько ждать-то можно?
Максим сделал Соне предложение через полгода после знакомства. У него всё рассчитано с бухгалтерской обстоятельной точностью: они женятся, за дорого сдают его квартиру, а в Сониной делают полную перепланировку и переселяются туда.
Просто обомлел он, когда впервые оказался у Сони дома. Ведь всегда мечтал о такой квартире с огромными комнатами, длинными прохладными коридорами, высоченными гулкими потолками и роскошными тяжёлыми двустворчатыми дверями. Ах, как бы он здесь развернулся, какую красоту навёл, какой ремонт отгрохал!
Он продумал каждую мелочь, мысленно видел малейшую деталь, и ему не терпелось начать воплощать в жизнь грандиозные замыслы. Но вот уж сколько прошло, а Сонина мать всё жила и жила. У неё, недавно сказал врач, здоровое сердце. И биение этого сердца, каждый его удар нарушали выверенные планы.
И потом всё-таки не на квартире же он решил жениться. В Соне его подкупали душевная мягкость и смиренность, которых нынче днём с огнём не сыщешь. И ещё, может быть, это и главное, – надёжность. Вон как за полуживой матерью ухаживает.