ласковым. В самом начале их романа Соня совершенно потеряла голову от его томной, заботливой нежности. В нужные моменты Максим становился обворожительным, любящим и милым, и этим держал её так крепко, что она и помыслить не могла о разрыве.
– Малыш, ты же совершенно вымоталась! А кому нужны твои жертвы? Разве ты не устала вскакивать по ночам, суетиться с уколами, капельницами… Твоя мать, если бы могла меня слышать, одобрила бы такой шаг, уверяю тебя! И потом, положа руку на сердце, ты ведь понимаешь: ей абсолютно всё равно, кто за ней «утки» выносит! Софка, ну что ты молчишь? Слушай, а переночуй-ка сегодня у меня! Поужинаем, отдохнём, вина выпьем. У меня есть твоё любимое, персиковое. – Максим придвинулся ближе, тягуче посмотрел на Соню, по-хозяйски небрежно положил горячую руку ей на бедро.
Пахнуло одеколоном и коньяком. Она стояла, беспомощно смотрела на него, такого красивого, крепкого, уверенного в своей правоте, и не могла пошевелиться. Собственные смутные вороватые мысли, безжалостно облечённые Максом в слова, раздавили её, прижали к земле, уничтожили.
– Понимаю, решиться трудно. Но ты взвесь всё, поразмысли спокойно. Никто не требует немедленного ответа! Всё будет отлично, обещаю тебе, – продолжал ворковать Максим, пытаясь поймать Сонин взгляд. – Софка, мы поженимся, начнём новую, нормальную жизнь. Если хочешь, сможешь бросить работу. Ребёнка родишь. Сейчас и в сорок с гаком рожают, а тебе только … сколько? Тридцать восемь, так?
Соня машинально кивнула. Он говорил ещё что-то, но она перестала слышать.
Мама тоже родила её поздновато, в тридцать шесть: долго не удавалось забеременеть. Они с отцом десять лет прожили, прежде чем появилась долгожданная дочка. Мама рассказывала, что отец плакал от счастья, когда увидел новорождённую. А через год умер от инфаркта. Совсем молодым ушёл, сорока не было. Мать больше замуж не выходила.
Она почему-то вспомнила, как они с мамой собирались каждое утро в садик и решали, какую сделать причёску. Можно простую косичку заплести, а можно «колосок». Или «хвостики» сделать. А ещё – «корзиночку» или, как говорила мама, «загибчики»: заплести две косы и загнуть их крендельками кверху, закрепить бантиками. Так увлекателен, так весел был этот утренний ритуал…
Вспомнила, как вечерами мама, укладывая маленькую её спать, надевала на дочку яркую пижамку, а потом долго гладила по спинке, плечикам, ручкам, целовала, крепко прижимала к себе и приговаривала: «Солнышко ты моё! Красавица моя! Зайчонок мой! Ласточка!» И пахло от мамы чем-то необъяснимым, уютным, тёплым…
Вспомнила, как они с мамой вечерами делали уроки. Она училась в математической школе, да вдобавок ходила в музыкальную. Задавали много, и, хотя училась хорошо, иногда так уставала, что не успевала всё сделать. Мама всегда помогала, чем могла. Однажды Соня заснула за письменным столом, а потом проснулась и обнаружила, что лежит в своей кровати, а мама сидит за столом и старательно переписывает с черновика в тетрадку задачи по математике: почерки у них были один в один…
Вспомнила,