объятий своего божества.
И я правда буду ждать этой встречи с моим юным вдохновением, глядя на которое, мне так хочется никогда не отводить от него глаз. Идеальный натурщик, на самом деле. Наверное, пока не нарисую – и не успокоюсь вовсе… Может, все-таки предложить ему позирование? Хотя… Я помню, чем он просил оплату. Лучше нет. Он будет ждать отношений, а я их ему предлагать не буду. Не хочу. Даже с ним – не хочу. Задолбалась разочаровываться, если честно.
Осталось только напомнить себе, что завтра – будет в последний раз.
Последний, я сказала!
Вот только как выпутаться из его хватки? Как сейчас вынырнуть из его дивных глаз?
И оказывается, у Давида есть свои планы… И он мягко улыбается, перехватывает мои запястья, прижимает их к стене над моей головой. Мне мерещится прикосновение металла к моим запястьям. Что это? Часами задел?
– Хорошо, моя непокорная богиня, – вкрадчиво и опасно шепчет он. – Раз ты упрямишься, ответь мне на один вопрос. Алиса ведь сейчас с твоей мамой?
– Да.
Это настолько простой вопрос, выбивающийся из контекста нашего разговора, что я отвечаю по инерции, не успев сообразить – а зачем Давиду вообще меня об этом спрашивать.
Мама бы написала, если бы куда-то собралась, и вообще…
– Отлично, – прохладный металл все-таки касается моей кожи снова и…
Щелк.
Мои запястья оказываются скованы наручниками. Ну, или что это за штука, которая не дает мне развести руки?
А Давид смотрит на меня с видом: “Я тебя переиграл”.
– Я тебя похищаю, моя богиня, – с коварством истинного дьявола шепчет он.
Что за?..
12. И ходит королева
На чем мы остановились?
Ах, да.
– Я тебя похищаю, моя богиня, – многообещающе шепчет мне Давид.
Коварно, волнующе, почти с угрозой. Мурашки по моей коже бегут такие горячие и такие крупные, с двухрублевую монету примерно.
Ох, как Давид на меня смотрит, просто ар-р-р. Кажется, не хватило ему обеда. А я предлагала ему взять десерт? Кто сам виноват, что ушел голодным?
И вот смотрю я на него и начинаю тихонько хихикать. Сначала тоненько, отчаянно пытаясь сдержаться, но это не остановить, плотину прорвало, и хихиканье становится уже полноценным хохотом, потому что… Ну нереально удержаться!
Мой дивный бог смотрит на меня и, кажется, пытается обидеться.
Бе-е-едненький.
Ну, к такому идиотизму его жизнь точно не готовила. Он тут меня пугает, наверное, ожидал, что я сейчас затрепещу, заору, в обморок шлепнусь или, может, коленом его двину в критически чувствительную мужскую точку, а я…
А я ржу как кобыла.
Черт, как не изысканно и не богемно так про себя говорить, но что поделать, если нет никакого изысканного названия для самки коня. Даже лошадь – не то.
О! Я ржу, как зебра. И изысканно, и экзотично.
– Малы-ы-ыш, – уже икая от смеха выдыхаю я. – Ты помнишь, что ты в гриме?
Да-да, в гриме адского клоуна Пеннивайза, мы же не стали это