буду вспоминать его исключительно положительно, он будет самый бравый и отважный воин из всех, что штурмовали мою крепость.
Боже, как давно я не обжималась с мальчиком у этой двери, у этого подъезда. Наверное, лет с восемнадцати, еще с самого первого моего кавалера, который уже хотел большего, хотел, чтобы я пригласила его внутрь, но не понимал, что у меня кодекс чести и “до свадьбы ни-ни”.
– Номер свой дай мне, – вкрадчиво шепчет Давид, напоминая мне о еще существующей волшебной реальности бытия рядом с ним.
В этом мире я еще с ним не разошлась, в то время как в своей вселенной уже смотрела ему вслед, промакивала слезы и клялась не забывать его до конца жизни.
Я склоняю голову, глядя в его дивные глазки.
– Так вот что тебе от меня нужно, малыш, а я-то думала, ради чего все это…
Он ко мне даже не шагает, он на меня падает. Обрушивается, как хищный зверь, стискивает в своих объятиях, будто очень хочет переломать мне ребра, вгрызается в мои губы с лютостью голодного тигра.
Тот случай, когда одно неосторожное движение во время поцелуя – и можно выбить зуб.
Ох, как же хорош этот стервец…
Такой весь из себя напористый, дикий… Истинный тайфун, не ведающий пощады.
Разрывая поцелуй, Давид прикусывает мне губу, даже слегка оттягивает её. Это неожиданно больно.
– Эй! – возмущенно шиплю я. Ну, должны же быть пределы у его наглости, да?
– За малыша. Я ведь сказал, чтобы ты так меня не называла, – нахально скалится Огудалов.
– Ай-яй-яй, какая я непослушная, – не могу, хохочу, уворачиваясь от его рта, а потом любя, по-девчоночьи кокетливо и легко, прижимаюсь губами к его скуле, оставляя на нем слабый отпечаток моей помады. Вот пока в зеркало не посмотрит нахаленок, и не увидит мою роспись на его лице.
Вырываюсь из его хватки, ускользаю к своей двери, быстро набираю код. А он – меня догоняет снова, накрывает мою ладонь на дверной ручке своей, заставляет замереть, обернуться и снова с головой окунуться в его сумасшедшие глазищи.
На самом деле, не будь у меня определенного свода правил, я бы, наверное, сейчас Давида пригласила зайти. Накормила бы ужином, порисовала бы на ночь, набросала эскиз уже “с натуры”, а после полуночи мы бы тоже нашли, чем заняться.
На самом деле – не сноси он мне крышу вот так вот сильно, да я бы, конечно, так и сделала. Но он сносит. До последнего осколка черепиц. Так что обойдется.
Мне нужно выдохнуть слегка. А то он как-то выбил меня из колеи всеми своими подвигами с посудомойкой и этой вот прогулкой в компании Лисы. После которой он все еще не торопится сбежать, даже, вон, характер показывает, кусается.
Я пропускаю тот момент, когда Давид, зажавший меня у двери, успевает расстегнуть мой плащ. И может, он сам меня от холода и защищает, но у него такие ледяные ладони, что я ощущаю это даже сквозь трикотаж платья.
Ну, да, почему бы еще не поцеловаться на прощанье?
И у него по-прежнему божественно сладкие губы, я будто пью мелкими глоточками вишневый ликер, пью, пью,