вширь, как этого можно было ожидать из предыдущего опыта моих наблюдений за живыми женщинами, а сохраняли ту идеальную, выверенную ширину, какую задумал отвечающий за чертежи мастер, и я сотни раз с изумлением наблюдал этот пространственный феномен – единственный известный мне случай, когда зрение, ждущее мучительного искажения пропорции, обнаруживало способность проводить точнейшие пространственные замеры, и всякий раз убеждалось, что никакого искажения нет, а есть изумительная, навсегда отлитая форма.
Скульптурное совершенство зада Клары, плавное изменение линии её позвоночника, и неуловимая маленькая грудь – вот треножник моих мучительных воспоминаний, относящихся к этому маленькому эльфу, подарившему мне пиршество механической чувственности, и то, что сам этот эльф не был никаким эльфом, и вообще не имел отношения к физиологии, не омрачает моих благодарных воспоминаний.
Привычка Клары комментировать пиршество любви выглядела мило, и будь моя воля менять прошлое, я просил бы Клару говорить бесконечно.
Клара, болтающая в постели, принадлежала мне, и реплики, выдуманные кукольным творцом, точно предназначались мне – и это было удивительно. Любовные пустячки, пригодные для случайного владельца, подгонялся по индивидуальной мерке интонацией голоса куклы – но я уверен, что эти интонации были кукольными только наполовину, и в них пряталось отражение моих тайных желаний.
Стоило приливу нежности втянуть меня в особенно сильную и затяжную волну, как в голосе Клары появлялись томные длительные ноты, уместные в нахлынувшем на меня состоянии, и я не сомневался, что эти ноты не могут быть случайными или общеупотребительными – это был строго персонифицированный аккомпанемент для моего чувствительного сердца.
Как человек поверхностный, т.е. развитый всесторонне, я считал себя способным к восприятию технических новинок, и готов был к ироническому поддакиванию коммерческой прыти изготовителя – я ожидал, что партитура вздохов Клары уложится в два или три десятка оттенков.
Но Клара не повторялась, и каждый её вздох или стон были разнообразны и уместны – непредсказуемость акустического генератора внутри Клары превосходила мою тренированную фантазию.
Будь я способен к музыке, я мог бы извлекать из Клары связные мелодии, и даже заносить эти бесценные сувениры в такой раздел памяти, какой ответственен за звуковые воспоминания – при звуках гипотетической мелодии руки вспоминали бы источник, и я мог продолжать музыкальные импровизации, пока воспоминания о Кларе не исчезли бы окончательно.
Нет сомнений, что окончательное забвение придёт вовремя, и Клара, всё ещё стоящая на коленях на сцене моей памяти, найдёт для себя другое применение.
Мне останутся сожаления о былом счастье – но и это со временем станет лишь иллюстрацией хроники игры.
Испытанное приятнейшее воспоминание, безотказно щекочущее самолюбие, под