Амадей Моцарт, Концерт для фортепьяно с оркестром номер двадцать один, до мажор. Дирижер – Марчелло Лариони!
Зал сдержанно зааплодировал. На сцену вышел молодой мужчина. Он слегка поклонился, встал на тумбу перед раскрытой партитурой и взял в руки палочку.
Оркестр скрупулезно и вдохновенно передавал всё, что задумал великий композитор. Публика затаив дыхание следила за дирижером. В первом ряду седовласый маэстро Левшинский кивал в знак одобрения:
– Клара, это успех!
Покровитель талий
– Вот так места! – проворчал молодой человек, пробираясь сквозь занавеску в полукруглую ложу. Перегнувшись через мягкие одинаковые кресла, задев при этом свисавший ламбрекен, он высунулся наружу к гудящей толпе и, опершись о широкие покрытые золотом перила, не удостоив своего спутника взглядом, покрутил головой.
– Как же так, – протянул он обиженно и застыл, напоминая каменного полубога в зале древнегреческих скульптур.
Как и те, с кого ваяли в золотой век истуканов, он был мужественен и бледен. Его красота не оставляла равнодушным, влекла, но сразу же и отталкивала, разочаровывая высокомерным выражением на красивом лице.
Лоб его был большим, шевелюра со свисающими на кустистые брови круглыми прядями – густой, глаза – круглыми, а скулы спускались к подбородку изящным контуром, словно из-под руки голландского портретиста – умельца разоблачать мазками.
Губы с чуть направленными книзу уголками казались капризными; тонкие черты лица, как сказали бы светские девицы, были «слишком прихотливыми». Сам он был высок и крепок, с длинными ногами, сильными, но изящными руками и широкими плечами, казавшимися точеными из-за узости пиджака.
Ему было двадцать девять лет, за которые он не вспомнил бы ни одного момента затруднений, или случая, когда его веления встречали отказ, или мечты, которой он бы не достиг.
При рождении его наградили именем Виктор, не приложив к этому имени ничего от его римских истоков, от смелых богов Юпитера и Марса, которых звали точно так же.
Застыв посередине пустой ложи, он водил взглядом по нарядной публике, которая в этот час шумела и приветствовала друг друга, рассаживаясь в кресла.
– Как прикажете отсюда воспринять? – он резко обернулся к своему компаньону дяде Филиппу, который убедил племянника сопроводить себя этим вечером в театр Мольера.
– Театр не ужин! – продолжал пенять ему Виктор, – это там нужны подробности супа… а тут сам, словно суп, как томленый ягненок, посреди стола у всех на виду.
Он презрительно кивнул вниз, на веселых господ. Те водили головами с биноклями у носа и хохотали, поймав увеличенное изображение хмурого месье и его шейного платка с утопающей в нем прямоугольной бородой. Виктор пожевал губами, сам в этот момент уподобившись какому-нибудь «дядюшке Филиппу», и вытянул их в неодобрительную трубочку, не скрывая досады.
– Знал бы, что так неудачно, никогда бы не разменял на это вечер!
– Садись, садись, – посмеиваясь, сказал высокий седоволосый господин с добрым лицом и такой же улыбкой, – зато как слышно!
Виктор состроил огорченную