менее важно, качественном составе украинского движения. Маргинальность политического украинства признавали и сами активисты движения. «Неудачники всякого рода и люди, выброшенные из житейской колеи, обнаруживают у себя возникновение симпатий к украинской идее»[146], – писал журнал «Украинская хата». Ситуацию усугубило еще и то, что действовать общерусскому и украинскому проектам, утверждать общерусскую и украинскую идентичность приходилось на одном и том же поле и бороться за одно и то же население, превращать одни и те же объекты религии, культуры, истории в символические ценности «своей» национальности. Все это сопровождалось идейной борьбой, прежде всего внутри самого малорусского этноса.
Национальные движения не являются каким-то особенным российским изобретением. Без них не происходило становление ни одной национальной общности. И так же, как неповторимы эти общности, неповторимы и судьбы движений, их облик и индивидуальные черты. Тем не менее у всех этих движений есть и общие моменты, позволяющие их квалифицировать как таковые. Сравнительно-типологическое изучение украинского движения не входит в непосредственный круг наших задач. Однако на одном из его аспектов следует задержать внимание. В отличие от национальных движений других славянских народов (как наиболее близких и схожих) украинское движение оказалось в весьма непростом положении. Оно целиком и полностью было построено на отрицании и противопоставлении главным образом всему русскому: русской культуре, государственности, истории, языку и т. д. Это можно назвать отрицательной доминантой. Здесь речь идет не о нравственной оценке, а о способе мироощущения и поведенческих нормах, которыми руководствуется какой-либо общественный коллектив.
Этническая близость между малороссами и великороссами была настолько тесной, что делала тот этнический фундамент, на котором основывается любое движение, довольно расплывчатым. Выдающийся ученый-славист Любор Нидерле, чех по национальности, оценивал эту близость следующим образом. У малороссов[147] и великороссов «столь много общих черт в истории, традиции, вере, языке и культуре, не говоря уже об общем происхождении, что, с точки зрения стороннего и беспристрастного наблюдателя, это – только две части одного великого русского народа»[148].
Эта близость, в частности, выражалась в трудности определения их этнических границ. По классификации, которую предложил польский исследователь Ю. Хлебовчик, такой тип культурно-языкового пограничья, при котором этнические границы между соседними этносами оказываются размытыми, называется «переходным». Размытость возникает из-за высокой степени этноязыкового родства между данными этносами, на базе которого возникает и развивается генетическое двуязычие населения переходного пограничья, двуязычия как массового феномена, как общественного (а не лично-индивидуального) процесса. В таком случае между этносами