мерилом отношения к текущей жизни, важнейшей составляющей психологии его адептов.
«“Украинцы” (здесь имеется в виду не народ, а адепты украинского национального движения. – А. М.) – это особый вид людей. Родившись русским, украинец не чувствует себя русским, отрицает в самом себе свою “русскость” и злобно ненавидит все русское. Слова: Русь, русский, Россия, российский – действуют на него как красный платок на быка. Без пены у рта он не может их слышать. Но особенно раздражают “украинца” старинные, предковские названия: Малая Русь, Малороссия, малорусский, малороссийский… Все русское для них – предмет глубочайшей ненависти и хамского презрения»[151]. Такая характеристика психологии членов украинского движения, данная его противником – малороссом, при внимательном рассмотрении оказывается очень точной. История XX в. и наши дни лишь еще и еще раз подтвердила правоту этой психоэмоциональной характеристики.
Радикальность, антироссийская и антирусская направленность украинского движения, заложенные уже в самом его фундаменте, лишь проявлялись и становились все более яркими по мере развития движения и встававших перед ним трудностей в ходе борьбы за реализацию своего национального идеала. Относительная слабость приводила к неудачам, а те порождали отчаяние и озлобление, усиливая антироссийскую окрашенность движения. А это, в свою очередь, лишь укрепляло его отрицательную доминанту, формировало колоссальный комплекс неполноценности и провинциальности (провинциальности духа), ставший отличительной чертой приверженцев украинского движения (и которого нет у тех их соотечественников, что не порывали с русской культурой и исторической традицией). В перспективе это грозило выхолащиванием той положительной заряженности, направленной на конструирование своего национального фантома и превращения его в живой национально-государственный организм, которая есть и должна быть у любого движения, особенно национального. При таком положении украинский фантом мог быть сведен не к положительному идеалу, а к антитезе его «спарринг-партнера», к некоему антиорганизму, антинации.
Если провести некоторые аналогии, то по своей «отрицательной» направленности (здесь речь идет о механизме функционирования, а не об эмоциональных оценках) украинское движение можно сравнить с македонским национальным движением[152]. Действительно, во всех прочих случаях со славянскими национальными движениями имели место вполне выраженные потенциальные особенности, которые при соответствующей работе были способны превратиться в объективные характеристики национальной общности. Это либо отчетливый этнический фундамент (у чехов), либо конфессиональные (между сербами и хорватами) и языковые (у болгар) различия, либо различная государственная традиция (чехи и словаки) или их сочетания. Македонское же движение зародилось и действовало на отрицании болгарской и сербской (и греческой) национальных