во время похорон было много, и убийцы ходили с краю, прячась среди людей и могил, внимательно прислушиваясь к разговорам. Как рассказывали потом во дворе, эти двое давно занимались грабежами и успели отправить на тот свет до Олега ещё четырёх человек.
Действовали по одной и той же схеме. Оружием у них был утяжелённый свинцом кусок трубы, с надетым на неё резиновым шлангом. А чтобы не привлекать внимание, труба заворачивалась ещё и в журнал или газету. За счёт этого внешней раны на голове жертвы обычно не было, и шапка гарантированно не пачкалась кровью, поэтому её можно было, потом без проблем сбыть барыге-перекупщику.
Обоих бандитов суд приговорил тогда к расстрелу.
Уже позже, в самом начале 70-х годов, возвращаясь поздними вечерами, домой по своей улице Киевская, Веня поневоле задерживал шаги, услышав что-нибудь знакомое, из детства, вроде: «Пой, скрипка моя, плачь. Расскажи на сердце как тоскливо…»
Но это доносилось уже не с его двора, да и беседка сама не дожила до тех времён, когда он навсегда покинул тот свой двор.
Беседка возрождалась каждый раз после двух или трёх пожаров и варварских разрушений, но другого гитариста, вместо Олега, она, видно, так и не приняла.
А потом её снесли окончательно, вероятно, от греха подальше.
7. Фраза «Сколько времени?»
Дело было даже не в юности, а скорее, в детстве, лет в четырнадцать, в те времена, когда о мобильных телефонах ещё не было ни слуху, ни духу.
Веня к определённому возрасту считал себя уже вполне взрослым, но вот как доказать это ребятам со двора? И девчонкам, особенно Ей, из соседнего двора…
Поэтому когда родители спросили, какой подарок он хотел бы на свой четырнадцатый день рождения, Веня, не задумываясь, ответил: «Часы».
Не какие-нибудь полудетские, с мультяшными картинками на циферблате или ещё хуже с нарисованными стрелками, а настоящие, взрослые наручные часы на красивом кожаном ремешке.
Веня ёрзал на стуле в течение всего праздничного обеда, поминутно глядя на стрелки своих новых часов. Как же он был горд, выйдя «в часах» на улицу, во двор, как степенен был его шаг, будто часы эти на несколько лет прибавили ему возраста и, как ему самому показалось, солидности.
Он даже провёл ладонью по верхней губе и подбородку – не видно ли пушка, какого на месте будущей бороды или усов…
Безрезультатно, кожа была гладкой, как леденец, перекатывающийся у него во рту.
Жалко, конечно, что никто не спрашивал у него времени, он ведь так долго отрабатывал движения, с которыми будет подносить руку к лицу, отрепетировал, с каким видимым равнодушием будет отвечать. Нехотя так, небрежно, вроде как всю жизнь этим занимался, с самого рождения, можно сказать. Вот если бы Она спросила… Он бы ответил, сразу, быстро, без промедления! А ещё сказал бы… Тут у него не хватало уже воздуха и фантазии… Да много чего сказал бы, лишь бы она спросила его: «Сколько времени?» Ведь почему она раньше не обращала на него внимания – у Вени часов не было, поэтому она у больших мальчишек спрашивала обычно: хватит уже играть в казаки-разбойники и