широким плоским носом и влажными воспаленными глазами. У него был подвижный толстогубый рот, хорошие зубы.
Он взобрался на топорную кафедру и склонил голову в молитве. Титус Шерроу, стоявший уже почти снаружи, цинично, но с интересом обозревал происходящее.
Проповедник назвал псалом. Сборников церковных псалмов не было, но темнокожие знали их наизусть. От их мощных и проникновенных голосов на потолке сарая дрожала паутина. Целые месяцы, а иногда и годы прошли с тех пор, как они были на богослужении. Теперь они с восторгом изливали свои чувства.
После исполнения псалма проповедник тихим голосом прочитал «страдания Иова». Он произнес короткую речь, приветствуя собравшихся, и поблагодарил помогавших в организации службы. О войне Севера и Юга он не упомянул.
Аделина была разочарована, так как ожидала, что служба пройдет более эмоционально. Базби и Вон были разочарованы, так как ожидали вспышки эмоций, направленной против рабства. Темнокожие сдержанно ждали начала молитв.
Проповедник, пропев еще один псалом, сошел с кафедры и опустился на колени. Звучным голосом он начал молиться, сначала тихо, но постепенно продолжал все более страстно и менее разборчиво. Всплеск упоения прокатился по собравшимся темнокожим. Коленопреклоненные, они прижимали молящие руки к груди, поднимали глаза к потолку.
Теперь проповедник проговаривал лишь обрывки предложений: «О Боже… о Боже… Спаси нас… веди нас… из тьмы… спаси нас!»
Темнокожие раскачивались из стороны в сторону, по их лицам текли слезы. Аннабелль безудержно рыдала. Белым вдруг стало невыносимо жарко в этом сарае.
Такого Аделина вынести не могла и, к ужасу Филиппа, расплакалась. Она подалась вперед и закрыла лицо руками. Лента на чепце развязалась. Сам чепец чуть ли не упал с головы, выставив на всеобщее обозрение ее шелковистые рыжие волосы. Люси Синклер, пытаясь утешить, обняла ее за плечи. С другой стороны Филипп прошептал:
– Прекрати… возьми себя в руки! Аделина, ты меня слышишь? – Лицо его стало пунцовым. Он ущипнул ее.
– Ой, – громко произнесла она, затем выпрямила спину и поправила чепец.
Уилмот, чтобы скрыть сконфуженную улыбку, приложил ладонь ко рту.
Проповедник поднялся на ноги и объявил гимн. В нем был ликующий рефрен «Аллилуйя, мы спасены!». Эти слова повторялись снова и снова. Темнокожие восторженно прыгали и хлопали в ладоши. Они кричали: «Аллилуйя, Бог нас спас!»
Покинув пропитанную запахами сена и пота атмосферу сарая и оказавшись на свежем воздухе, Филипп почувствовал облегчение. Он не возвращался к сцене, которую Аделина устроила во время службы, пока они не оказались у себя в комнате с глазу на глаз.
– Мне еще никогда не было так стыдно за тебя, – сказал он.
– Почему? – рассматривая себя в зеркале, мягко спросила она.
– Выставить себя на всеобщее посмешище – и все из-за надрывной молитвы темнокожего проповедника.
– Меня