что вы тут ничего не подписали. Если «гена» не с нами, – мертвоглазо кивнул на Чугуева, – нам отсюда бумажки не вынести. Не дураки – устроят шмон. Их лидеры явно уже подготовлены.
– «Тяжелых» вызывай – по стойлам пусть разгонят это стадо.
– Ну, это не сейчас, Андрюш. Сейчас бы нам самим отсюда ноги унести, без преувеличения. И разговаривать с людьми придется, мое мнение, чтоб красненьким эту промплощадку не сбрызнуть… Да и ладно бы сбрызнуть – сколько их, посмотри.
3
Обложено заводоуправление столпотворением восставших пролетариев – в единый организм спаялся молодняк, из сотен мощных глоток, словно из одной, скандирование беспрерывно извергается: «А ну-ка давай-ка…. отсюда! Родного! Завода! Ворам не отдадим!»
– Что требуем?! Собрания требуем! – В первых рядах Степаша лаем надрывается. – Хозяин твой, хозяин сюда чтоб вышел к нам! Чугуева, Сашку нам, Сашку сюда! Пусть подтвердит, что ничего вам не подписывал и все по документам нашим уставным осталось, как и было! И вон пошли отсюда – так не входят!
– Ну так все и должно быть, мужики! Мы просто сейчас сядем и уедем! – Начальник охраны банкирской бросает обещания жирные в рабочие разинутые глотки. – Там ничего не решено, не будет сегодня решаться вообще! Голосование, собрание – все будет!
– Чугуева, Чугуева сначала! Пусть подтвердит, что вы тут не хозяева! А если нет – замесим только так!
– Да повыкидывать их всех отсюда без порток! В Урале искупать козлов! На память!
– Про уголь, про уголь вопрос! Когда на кокс откроете, душители?! Кокс, кокс! В природе есть такой, слыхали, металлурги?! Завод же гробите – чего, не понимаете?! Пусть уголь нам дадут сперва! Без этого вообще не будет разговора! – Кричат все те, кто чует заводские батареи как продолжение собственного существа, свои кишки, печенку, селезенку.
Только в ответ им – взрывом! – рев и грохот: грузовики армейские огромные прут в разведенные центральные ворота и с равнодушной, слепою, словно без водителей, неотвратимостью – в рабочую халву! Из-под тентов защитных картохой заломились, посыпались, раскатились по площади топотом ног в вездеходных протекторах – туши в бронезащите, железные головы – и сомкнулись, составили жестяные корыта в напорные стены, в метростроевский щит, чтоб пойти, грохоча, молотить их, рабочих, дубинками, и отрывистый в лай в мегафон над всей площадью: «Граждане! Прошу вас сохранять порядок и выполнять все требования сотрудников милиции! Мы находимся здесь для того, чтоб пресечь незаконные действия. Не надо обострять и усугубливать!»
– Я тебе сейчас так усугублю, что из земли не встанешь, мусор! – Из Валерки Чугуева рвется, как зверь, все, что внутри под ребрами копилось и не переваривалось – гнев на бессилие свое, на то, что можно человека так непрерывно, невозбранно принижать и только так и будет продолжаться, будто бы кто его с рождения, Валерку, в это бессилие, как гвоздь по шляпку, вбил.
И точно так же каждого в несмети вот это пламя-злоба