плоть завода: каждой ночью встает и обходит владения свои; можно встретить его по ночам – тяжело, на железных подметках ступающего великана в пальто, да и днем чистым духом приблизится, встанет за спиной работяги невидимо, за разливкой следя через синее стекло, и как гаркнет со своей высоты, примораживая к месту: «Что ж ты, гнида, за корочкой ни черта не следишь?! Почему не играет на двух сантиметрах от стенки?! Второсортица, падла! Снова брак при прокате?! Раздавлю тебя, пыль!» – крановщиков, разливщиков, вальцовщиков хватала иногда огромная рука, так и туда бросая, что от человека не оставалось вовсе ничего, на валки, под валки, на налившийся алым сиянием сляб на рольганге, конвертеры взрывались, как хлопушки, под невидимой ногой, окатывая огненными брызгами литейщиков, до костей их проваривая и приваривая к полу вонять сладковатым прожаренным мясом; могутовских детей пугали этим ужасом ночным: «Будешь мамку не слушаться – как придет к тебе Гугель…»
Разделились, короче, во мнениях, кто там был – человек или Гугель – и что им, авангарду рабочих бойцов за завод, сообщить хотел этим появлением своим: вот кому он завод отдает, у кого забирает – у захватчиков диких московских или вот вообще у людей, отчуждая все домны и станы в свою замогильную собственность, наказав всех железных за их вырождение, ничего не оставив бесхребетным и млявым рабочим для жизни.
И смеялись, конечно, одни над другими, что наслушались бредней стариков суеверных, но сами вот, сами человеческого объяснения найти не могли. Человек? Тогда кто? Чтобы так вот шутить? «Ну а делся куда?!» – «Да на кровлю ушел вверх по лесенке, дурочка!» – «Ну а рост, рост три метра?! Все же видели, все!» – «Да в темноте не то еще покажется!» – «По башке менты били? Котелок повредили – лечись!» – «Может, с газов все это, которыми нас? Что они там такое пустили на нас? Есть такие, с которых – видения». – «Да какие видения?! Ясен перец, что перец обычный, черемуха! Глотку жжет и глаза!» – «Все равно дядя Степа как минимум! Кто у нас такой рослый, кто знает?»
– Да ну хватит ла-ла! – еле сглатывает Степа клокотнувшую злость. – Дело кто будет делать? Ну вот чего такое было-то, чего?
– А, что ли, не было, Степаш?
– Ну было! Ну и что, так давайте назад повернем теперь, а?! Чтобы Гугель нас всмятку, не дай бог, своей пяткой железной. Ну вот кто, кроме нас, свой завод сбережет?! Может, Гугель?! Ау!
2
Растирают подошвы гранитную крошку. Угловатые кучи камней под ногой как на тормоз поставлены: нажимаешь – и туго скрежещут в колодках, рассчитанных на столетия службы, но нет-нет и утопишь в пустоту педаль спуска рокочущей осыпи. Вверх по склону Магнитной горы черно-синей ночью карабкаются – кто давно уж ко взлету на лифте привык, на ракетоносителе, все другое уже не устраивает: слишком медленно, слишком настойчиво, оскорбительно напоминает о давно позабытой, отмененной телесности, о земном их замесе, из того же податливо-ломкого теста, что и все земнородные, – что еще не совсем они, не