не мог ничего сказать: его било крупной дрожью, как от падучей, вместо слов из горла выходил только глухой сип.
– Подайте воды, – велел Руальд. Почти тут же возник маленький кувшин. Дени протянул его принцу, но глиняный сосуд выскользнул из пальцев Тодрика и разбился с плеском. Принц замер, с какой-то совершенно звериной тоской глядя на лужу под ногами. Как будто не воды лишился, а услышал смертный приговор без права на помилование.
Из-за двери, со стороны дальних в этом коридоре темниц, послышался железный лязг. Кто-то отворил одну из решеток, и мгновением спустя до камеры Тодрика донесся отчаянный, полный ужаса крик.
«Нет! Нет! Пустите! А-а-а… Я не хочу! Не хочу… Не-е-ет!..» – рыдания несчастного стали ближе, а потом вновь отдалились, сопровождаемые негромким разговором двух стражников, которые даже не сбились с шага, волоча за собой преступника.
Парня вели на эшафот. Шут понял это сразу. Тодрик тоже. Глаза у принца стали совсем безумными.
– Ладно… – вздохнул король, едва только стенания и крики затихли. – Капитан, сопроводите Его Высочество в камеру для знатных, пусть ему принесут чистую одежду и позволят вымыться. Я вернусь ровно через два часа. Позаботьтесь, чтобы к этому времени принц был способен связно говорить.
Дени коротко кивнул, но Руальд уже выходил из темницы и даже не заметил этого. Шут же помедлил следовать за ним: он все смотрел на Тодрика, намеренно вытаскивая из памяти самые ужасные события, причиной которых стал брат короля. Ему хотелось снова ощутить тот гнев, ту ненависть, которые давали право судить. Но в голове почему-то настойчиво звучали лишь слова наставницы о том, что порой человек – лишь орудие богов. А в следующий миг Тодрик поднял голову и встретился с Шутом глазами.
Ох, сколько же обиды, сколько безграничной, невыразимой никакими словами обиды было в этом взгляде! Она сочилась даже сквозь страх.
Шут не выдержал и вышел вон. Он лишь усмехнулся бы, погляди на него Тодрик с ненавистью, вызовом или презрением, как это бывало обычно… но чужую боль Шут не выносил. Догоняя Руальда, он подумал, что навряд ли захочет снова увидеть принца в ближайшее время. Пусть уж король один брата допрашивает. Или вот с Дени хотя бы.
«Не хочу, – твердил он, яростно печатая шаги по гулкому тюремному коридору. – Не хочу!»
А сам ненавидел себя в этот момент за слабость, за желание убежать… потому что после тех слов Руальда про «умного собеседника» было бы верхом безразличия и даже неблагодарности отходить в сторонку. Особенно если вспомнить еще и про упомянутый титул.
Дворянство…
В мальчишеские годы Шут даже, бывало, мечтал, что неплохо бы стать знатным, но чем дольше жил среди господ, тем большим равнодушием проникался к этой фантазии. Ему претила идея превосходства, которая пронизывала весь образ жизни титулованных особ. И была противна одна только мысль о том, чтобы стать одним из тех, кто больше всего увлечен своим внешним видом, размахом владений по сравнению с соседскими да попытками подобраться