мы поладим. – Предполагает мальчишка, смотря на то, с каким неловким пафосом его новая подруга выдыхает дым из лёгких. Эти слова стали безмерно для Эбби приятными.»
– В тот момент он стал для меня лучом надежды. Знаете, мы сдружились. Кучу времени проводили вместе. Мы даже планировали сбежать прочь из этого города, вперёд, в Америку, где всё должно быть хорошо. Мы вместе с ним учили английский, мы… – Ведьма безобидно улыбается. – Он был очень вдохновлён Бароном Лос-Сетас. Мы смотрели его речи по новостям. Мы видели, какое пугающее впечатление он производит, он считал его самым сильным, тем, кто способен съесть всех остальных.
– Он был анархистом-дарвинистом, очевидно?
– Он был мечтателем, доктор. – Поправляет Эбби. – И на меня легенды о Бароне произвели впечатление. Мне нравилось перед сном представлять, как Мэттью Хьюз приходит в мою школу и убивает всех тех, кто посмел меня обидеть. Только представьте, перемена, ко мне подходят задиры, окружают и начинают обзывать, как вдруг свет в коридоре отключается, и мы слышим стишок… А дальше только крики, трупы и страх, которого так много, что его можно почувствовать в воздухе.
– Знаете, я тоже не пользовался в школе популярностью, но до рукоприкладства не доходило, однако желание убить их всех у меня возникало. Против моей воли. – Последний пункт психиатр особенно выделяет, ведь это важно. – Хотя желание, конечно, было приятным.
– Почему вы не убили себя, милый доктор?
– Потому что я слишком слаб для самоубийства. А почему этого не сделали вы, Эбигейл?
– Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, мне требуется рассказать ещё кое-что. Возвращаясь домой однажды, я нашла кое-что. Это произошло в день, когда я решила немного отступить с маршрута…
«Обычно юная Эбигейл ходит по улицам, которые регулярно под патрулём местной полиции. Путь её лежит по просторной дороге вдоль хлипких кирпичных коробок в пять этажей, но сегодня бравых полицейских на месте не оказывается. Есть лишь их машина с разбитым стеклом, оторванными зеркалами, исцарапанным кузовом. Надпись «полиция» замазана красным баллончиком, а на капоте написано: «Ешь оборотней». Мама прививала такое отношение, что воспринимать бунтовщиков всерьёз не приходилось. Все их лозунги получили клеймо преступных, ровно с того момента, как полицейские стали умирать. Конечно, протестующих тоже можно было понять, ведь в самой Москве, в той далёкой и великой столице, кто-то из полицейских первым открыл огонь, так что погонам больше веры нет. На стражей порядка набросились со страшным отчаянием, а те стали защищаться. По крайней мере, это Эбби слышала в школе. Дома ей про Москву не рассказывали, матушка всегда осуждала бунтовщиков, ведь когда гул затих, то восстанавливать инфраструктуру принялся именно муниципалитет.
Эбби подступает поближе к машине. Внутри нет ничего важного, лишь битое стекло, рюкзак какой-то, но тот весь выпотрошен. Бардачок настежь открыт, как и подлокотник, транспорт будто бы ограбили. На правой дверце кровь мешается с краской баллончика. Прямо под дверью Эбби замечает