Лариса сбилась с мысли.
– Ой, Соболев, скажи мне это еще раз.
– Моя хорошая.
Лариса обхватила его голову и вдавила ее в себя. И тут же, будто опомнившись, принялась нежно ерошить его волосы.
– Ой, не знаю, не знаю. Когда ты мне говоришь, что я хорошая, я ведь и в самом деле чувствую себя хорошей. Я тебе верю, Соболев! Боже, как я тебе верю! И ведь давно уже не дура.
Лариса закончила с некоторой грустью. Но в следующий миг нахлынувшее вдохновение не оставило и следа от этой грусти.
– A-а!.. Ну так вот! Беру я Светку, и мы втроем катим пить шампанское…
– Это вчера, когда твой вечер был посвящен ребенку? – с ласковой ехидцей вставил Соболев.
– Нет, ну-у… Он же, скотина рогатая, забрал меня поздно, прямо из дому, я спать уже собиралась!
– Понимаю, понимаю.
– Думаешь, мне так уж хотелось с ним ехать?
– Не думаю, не думаю.
– Но у нас же ребенок! А его надо кормить и одевать. И если я папочке не буду регулярно напоминать, сам он никогда об этом не вспомнит. Так что вчера он, как зверь на ловца, прибежал. Я это говорю со спокойной совестью. Он же сдирает с водителей бабки! Почему я не должна сдирать с него?
– Конечно, конечно.
Соболев успокаивающе погладил щекой ее грудь. И от этого Лариса опять была вынуждена прерваться.
– Ой, Сашенька! Ну почему, когда то же самое мне делает кто-то другой, я не испытываю ничего подобного? Господи, ты даже вообще можешь ничего не делать, а мне уже хорошо! Ой, демон! Ой, Мефистофель! Ой, умеешь!
– Лариса! Что ты такое мне говоришь?
– Лариса! Ты даже имя мое произносишь как-то особенно. Да и Ларисой меня никто не называет уже. Лора и Лора! Как проститутку какую-то!..
Соболев повел свои губы от одного ее виска до другого, через лоб, обцеловав по пути бровки и переносицу. Потом голова его тихонько опустилась к своему тепленькому месту на ее груди.
– Ты что-то важное начала мне рассказывать, – проговорил он.
– Важное? О боже! Все, что я рассказываю, уже не важно. Важно только то, что сейчас.
– Согласен. Хотя это и легкомысленно. А легкомыслие для женщин – горе.
– О-о!.. К горю мне не привыкать.
– Не надо к горю привыкать. Горе портит человека.
– А я думала, что горе закаляет.
– Женщина, привыкшая к горю, влечет к себе тиранов и садистов. Не мирись с горем, Лариса!
Соболев произнес это, оторвав лицо от груди и проникновенно глядя ей в глаза.
– Господи, Соболев, поцелуй меня еще, поцелуй! Я умираю, когда ты на меня так смотришь!
А через некоторое время она опять заговорила:
– Так вот… Посидели мы втроем в «Зодиаке», попили шампанское, осмеяли, оборжали все события, и мой Степанов, уже хороший, заводит старую пластинку: вернись, я все прощу! Это он мне собрался что-то прощать! Кобель помойный, который трахает все, что еще шевелится. Я от смеха чуть не захлебнулась. Да еще это при Светке. Кстати, ты не знаешь,