что Джессика во второй раз за сегодняшний день почувствовала, что касается чего-то, чего ей касаться категорически нельзя. Нельзя!
Только увидев детей, Рауль сразу рванул в кухню, и через полминуты вышел с двумя большими пакетами, набитыми, по всей видимости, продуктами. Он погладил младшую девочку по голове, и поинтересовался у старшей, как здоровье матери.
– Не очень хорошо, – нерешительно ответила она и потупилась.
Рауль вздохнул.
– Не сильно тяжело? – спросил он, когда девочка приняла из его рук пакеты.
Та отрицательно покачала головой.
– Спасибо, – проговорила она и легонько тронула ногой свою сестру.
– Спасибо, – пролепетала бедняжка и сильнее вцепилась в сестринский локоть.
– Ступайте, – сказал Рауль, стараясь избавить и себя, и детей, и своих гостей от этой драмы.
Дети потащились к двери – старшая едва волоча пакеты, а младшая не отпуская ее локоть, – не в силах смотреть вокруг, не в силах противостоять стыду, природу которого они не должны были бы знать! Не имели права знать.
– Кто это? – спросил у Рауля его приятель.
Тот махнул рукой и рассказал, что мать девочек была последовательницей некоего строгого христианского учения, которое запрещало пользоваться услугами врачей, и даже в самой страшной болезни предписывало уповать лишь на силу молитвы. Молитва, впрочем, помогала ей теперь не очень хорошо, когда она уже второй месяц лежала с парализованными ногами – в нищете и на глазах у маленьких детей. Муж был более чем достоин такой жены и тремя годами ранее отдал душу при открывшейся язве желудка. Рауль жил с этой несчастной семьей на одной улице и рассказывал, что в ответ на все просьбы и угрозы государственных служб, помешавшаяся женщина уверяла, что не сегодня так завтра она встанет на ноги и вновь выйдет на работу. Но, Господи! Сколько же в течение этих двух месяцев уже вынесли эти несчастные дети, сколько они вынесли и прежде, и что им еще только предстояло вынести – обсуждать такое не хватило сил ни у Рауля, ни у его приятеля.
– Платки, – вдруг вырвалось у Джессики, и мужчины взглянули на нее. – Господи, как же они ужасны – эти платки.
В тот день Джессика ставила себе целью гулять, пока не почувствует сильную усталость, но затея эта оказалась трудновыполнимой. Она вышла из кафе в половине шестого, прошла до набережной герцогини Амалии, и два часа ходила по ней то в одном, то в другом направлении, едва ли не как лунатик. Иногда она останавливалась у самого парапета и пыталась рассмотреть свое мутное отражение.
«Вот так выглядит Дамоклов меч. А вот так выгляжу я!» – Джессика оглянулась по всем четырем сторонам и задержала взгляд на вершине Большой Волчицы.
Покинув набережную, она миновала короткий переулок и вышла на бульвар Генриха III, прямо напротив герцогской площади. Тут она поймала себя на мысли, что ей хочется войти в собор Святого Франциска. Джессика была в нем лишь один