к мыслям о еде, головная боль, которую он сначала не заметил, страшная слабость, озноб и отсутствие четкой координации движений. Все, что нужно – плюс вонь от грязной одежды и пожирающее чувство стыда, – чтобы хотеть либо сдохнуть, либо вновь напиться до потери сознания.
И вновь сплошной туман, заволакивающий доступ к памяти. Последним, что Винс помнил, был разговор с Рене, телефон, полетевший в стену и рюмка водки. Дальше темнота. Учитывая, что может вести себя совершенно неадекватно и без труда вломиться с претензиями к любому типу личностей, Винс попытался объяснить свое пробуждение в помойке тем, что стал жертвой нападения, после которого его и отправили приходить в себя в контейнер. Но отсутствие хоть каких-либо следов побоев такую возможность не подтверждало. Он подумал было, что мог вырубиться прямо посреди улицы, кто-то пытался привести его в себя, и, потерпев неудачу, решил спрятать парня от посторонних глаз; но опять же, любой человек с гуманными настроениями скорее бы вызвал скорую помощь, чем отправил бессознательного пьяницу в контейнер. Тогда как? Как?! Винс был в шаге от бешенства. Он ведь обещал себе, что все будет в порядке, что он не потеряет контроль!
А ведь сегодня ему нужно в любом состоянии явиться в отель. И это притом, что остановиться не было возможности. Совсем скоро начнется детоксикация, и тогда, если не выпить, единственное, на что он будет способен – это лежать под тремя одеялами, дрожать от холода и мечтать о смерти.
Наверное, основной проблемой Винса было наличие интеллекта, который совершенно справедливо отказывается уживаться с подобным образом жизни, но, как известно, очень часто поддается насильственным способам такого рода примирения со стороны его обладателя. Винс прекрасно понимал, почему не может и не хочет изменить свой образ жизни. Дело было в том, что он дошел до самого отвратительного вида самопрезрения: он уже не мог найти в себе сил, чтобы не лезть в грязь. И как все люди, попадающие в эту страшную западню, которая поджидает в закоулках собственной души, он не просто хотел – нет! – он требовал любви. Сознавая, что он ее не заслуживает, испытывая ненависть к себе каждый раз, когда позволял себе мечтать о земной любви и действовать в ее интересах, он с удивлением – даже с ошеломлением, – признавался себе, что вменяет людям в обязанность любить себя. Иногда ему становилось это непонятно: почему он, презирая и ненавидя себя, не может смириться с чужим равнодушием, с чужим пренебрежением? Ответ был прост: он презирал весь мир еще больше, чем себя. Тогда Винс впадал в безумие от мысли, что выбраться из этой грязи у него нет никаких шансов, потому что она окружает его со всех сторон. И что же дальше? Конечно, только одно: вновь вступить в бой с новой ветряной мельницей. С Рене, например.
Когда отпирал дверь квартиры, Винс не обратил внимания на сложенную листовку с рекламой телевизионных услуг, выпавшую из щели дверного проема. Он сразу скинул с себя одежду и засунул ее в стиральную машину, еще не решив – постирать ее раза три или сразу выбросить. После этого он минут сорок провел