и худшие меры воздействия. Кроме того, ведь была надежда, что что-то изменится. Ведь написал же Овечкин повесть «С фронтовым приветом». Я многое тогда не понимал, был зелен, попал на фронт после школьной скамьи, но тоже это чувствовал. И потом: как облака на небе идут в разные стороны – на разных высотах, – так и люди думают по-разному. Всё было.
4 марта. Гоголь! Второй юбилей, который я осознал в жизни – 8-классником, в 1952 г. (первый был пушкинский, в 1949-м). Полвека! Вот уже и я спокойно (спокойно?) пишу это слово. Хотел в этот день положить цветы к андреевскому памятнику, взять Женечку, но неудача – заболел мерзким гриппом. «Счастлив тем, что целовал я женщин, Мял цветы, валялся на траве…» И – читал Гоголя.
5 марта. Г. Каменская, моя слушательница в МГУ в 1970/71 гг., по телефону о романе:
– Книга очень отличается. Журнал не дает представления. Но издано плохо: серая бумага, опечатки.
Видно, что для автора слово важнее человека.
– Для героя!
– Ну, это вам виднее, герой или автор – я их объединяю.
– Герой-автор привык к уединению. И в этом уединении сосредоточился на себе. Самоирония есть, но ее мало. Там, где один из персонажей говорит, что Антон похож на Брута, – я бы такое про себя не написала!
<Что это один герой говорит другому герою, я уже объяснятьвозражать не стал.>
Много провинциальной слесарно-портняжной лексики…
– Народной! Если вы ее не знаете…
– Мне это было скучно. <Голос столичного снобизма.> Риторическое кольцо: с деда начинается, дедом кончается. Очень изящно. Да, опять про провинцию. Автор не выдавливает ее из себя по капле, как Чехов, а культивирует провинциальность. <Опять московский снобизм.>
Вы и семья осуждаете эвакуированных, которые не хотели работать. Но ведь бывает такой ступор, когда руки опускаются! Может, у них и был?
– У всех? Там у меня есть про сестру Цветаевой – она освоила огород, работала – и прокормилась.
– Иногда слишком много навоза и помета. В эти места надо делать интеллектуальные вставки. Главы «Вечерний звон» и «Другие песни» не понравились. Кто это все поёт?
– Если у вас, в семье полковника, это не пели, это же не значит…
– И вообще, в этих главах виден литературовед! <Надо спросить у Л., виден ли.> Если герой – историк, он должен мыслить датами. С самого начала. Что он по-другому мыслит историю – в слове – объясняется слишком поздно. Очень понравилась глава про общежитие – этот кошмар с 9 койками. Неужели жили по 9? Это же уже казарма!
– И были рады, что эту койку получили. Так были низведены.
– Нет беллетризации типа: «Митрич, закладывай лошадь!» Жалко, что не изображены московские тусовки 70-х годов – только чуть.
Самая большая заслуга – после вашего романа хочется писать мемуары. Я ведь детство провела в закрытом городке «Свердловск-45». Закрытый настолько, что двери