на другом краю зала.
– Вот, например, сестры Андервуд: Хэтти и Беатрикс. Те еще язвы. Жалят как целый осиный рой. Хотя в основном у нас все нормальные. Главное вести себя вежливо и улыбаться приветливо.
Я собиралась ей ответить, как вдруг двери распахнулись, и ведьмы в той же черной форме, что и мы все, внесли в зал сверкающие серебряные блюда. Они ломились от глазированных окороков, фруктов и овощей, гренок, бекона, яиц и печеных яблок с корицей.
Максин спокойно потянулась за порубленными на кубики персиками и плюхнула себе на тарелку целую горку.
– Откуда это все? – спросила я.
– Из кухни, – ответила она, жуя кусок поджаренного хлеба.
Вслух мне не хотелось в этом признаваться, но я в жизни не видела такого обилия еды. Даже не помнила, когда в последний раз вставала из-за стола сытой.
Папа бросил нас вскоре после моего рождения, и мы выживали как могли. Мама делала все возможное – то есть не особо много. Стирала вещи соседей, убиралась в других квартирах, но постоянную работу не способна была удержать.
Однажды в Рождество у нас на столе не оказалось ничего, кроме горстки каштанов и засохшего хлеба. Мама помогла нам с Уильямом обернуть салфетки вокруг головы, как платки, и предложила представить, будто мы Иосиф с Марией из библейского мифа. Мне тогда было шесть, а брату только исполнилось девять, и мы уже не верили в сказки. На следующий же день Уильям пошел к судье Кэллахану и получил у него работу мальчиком на побегушках.
Однако Максин не нужно было обо всем этом знать.
– Понятно, – просто сказала я и надкусила оладушку, но меня слишком волновали сотни вопросов, и еда застревала в горле.
Максин заметила, как я вожу вилкой по тарелке, и спросила:
– Ты не голодная?
– Наверное, голодная, – ответила я со слабой улыбкой.
– Еда впустую пропадает, – посетовала Максин.
– Да, как будто разбитая вдребезги реальность может лишить аппетита, – язвительно произнесла Лена.
– Я вовсе не хочу никому портить завтрак, – призналась я. – Просто, кажется, еще не до конца осознала, что происходит.
– Не этого ты ожидала, когда проснулась вчера утром? – хмыкнула Максин.
– Вчера утром я думала, что к ночи буду уже в тюрьме.
– Здесь нет решеток на окнах, – сказала Лена, но голос ее сочился сарказмом.
– Нет, милая Лена. Всего лишь стена в двенадцать футов – для нашей же безопасности, – сладко проговорила Максин.
Аппетита у меня не было, зато вопросов – предостаточно, и я пока не знала, закончатся ли они когда-нибудь.
– Как так вышло, что никто до сих пор не узнал про академию магии? – спросила я.
Пожалуй, это звучало более разумно, чем «Как так вышло, что все законы мира, которым меня учили, оказались неправдой?»
– Раньше ее маскировали под монастырь, – ответила Максин. – Каких женщин в мире не трогают, так это монашек. К сожалению, местные церкви начали задавать неудобные вопросы, и в пятидесятых годах девятнадцатого века «монастырь» преобразовали в женскую академию. Тут к ведьмам начали стучаться