спросил Сергей. – Разве сорокалетний срок всех нас под одну гребенку не причесывает? Хотя тебе, молодому, откуда знать… А я вот знаю! Знаю! Мы все становимся ничего не хотящими престарелыми овощами… Всех нас подравняло и причесало без всякой жалости… жизнь отдали ни за что! М-мать их!
С трудом удержавшись от явно матерного продолжения монолога, Сергей тяжело вздохнул и медленно разжал сжавшиеся кулаки.
– Не причесывает, – уверенно ответил я, глядя в вечную ночь за стеклом кокпита. – Пусть я еще не так стар, но пообщаться успел со многими. Несправедливые десятилетия взаперти надламывают многих. Да, эти годы порой делают узников безразличными и ничего не хотящими… но это что-то вроде закаменевшего слоя из спрессованной за сорок лет корки страха, злости, обиды, невозможности выместить праведную ярость хоть на ком-нибудь. Человек переживает год за годом в одиночестве невероятный по силе стресс – включая ежедневый страх смерти от удара Столпа, не говоря уже о его шепоте… На протяжении сорока лет каждый из заключенных находится между молотом и наковальней: Столп или поломка креста грозят смертью, а внутри головы не утихает бешеная грызня эмоций… Тут тяжело не спятить…
– И таких умалишенных хватает! – заверил меня радист. – К нам давно не забредали такие вот горячечные: скорей всего, они просто блуждают там, в снежных потемках, не в силах понять куда идти. А чтобы все три рычага дергать много мозгов не надо…
– Но большинство остается в здравом уме, – возразил я. – На протяжении всего невероятно долгого тюремного заключения. И это главное доказательство того, что я не соврал ни в едином слове в той своей короткой речи. Хотя нет… я все же соврал. Мы, конечно, не одинаковы.
Сергей торжествующе вскинул голову:
– А я говорил! Ты…
– Вы лучше! – перебил я его. – Хотя бы потому, что прошли через такое, о чем я без страха и подумать не могу. Знаете, чего я боялся больше всего, когда оказался там, на снегу, после аварийной посадки?
– Смерти от холода? – предположил Филя.
– Заблудиться?
– Хищных тварей?
Выслушав все предположения, я покачал головой и ответил:
– Я до жути боялся, что сейчас рядом возникнет тот самый тихий улыбчивый мужичок и снова толкнет меня в спину или плечо. А потом – раз… – и я опять внутри уже другого и пока еще промороженного тюремного креста, где меня снова ждут три рычага и тридцать девять с чем-то лет тюремного срока… Вот чего я боялся до жути! А вы через этот мой самый главный страх уже прошли. Победно завершили то, о чем я без ужаса подумать не могу. Так что мы не одинаковы. Нет. Вы во всем круче и лучше меня. А то, что я вот так внешне легко и часто выхожу наружу, притаскиваю мясо, дрова и всякие там иноземные диковинки… это не потому, что я особенный. Просто я пока молодой, сильный и даже не тупой. Вот и вся моя особенность. Будь вы в моем возрасте – также ходили бы с рогатиной на медведей… и вы сами это знаете. А весь этот ваш разговор о том, врал я или нет… как по мне, это просто