с приятным мужчиной по имени Трэвис, но чувствовал себя при этом неловко, хотя он был исключительно тактичен. В середине отведенного нам времени меня посетило ощущение, что я изменяю Вам с ним, так что я встал, объявил, что посещаю психоаналитика, и попрощался. Он вышел вслед за мной в спортзал – кабинки для бесед были устроены прямо там при помощи раздвижных перемычек и занавесок.
Он все повторял, как важно для меня должным образом все проработать, поскольку передо мной стояла, как он сказал, «титаническая психологическая задача», которую он, по его уверениям, мог помочь мне решить.
Я понимал, что говорит он искренне, но он явно не собирался применять юнгианский подход, как мы с Вами, и поэтому я решил, что он только запутает то, чего мы уже достигли. Я вспомнил о неприкосновенности аналитического ящика, об удержании пара, на котором готовится рис, о том, что алхимический процесс ни в коем случае нельзя прерывать. Я улыбался и повторял про себя: «Карлу не придется за меня стыдиться».
Я аккуратно ходил на лекции и общие встречи, высиживал сеансы, где все совместно плакали над утратой, и пытался ощутить, как лучшая часть моей души любит лучшие части всех остальных душ. Иногда я держал других пострадавших за руки или позволял им пропитывать слезами мою рубашку. В этом чувствовался какой-то смысл – во всех этих мероприятиях, подчеркивавших общность наших переживаний и предоставлявших помощь в осмыслении произошедшего.
В то время я каждую ночь спрашивал Дарси, нельзя ли мне рассказать на общих собраниях о моем божественном опыте. Я убеждал ее, что для многих явилось бы откровением, что их близкие не страдали, не боялись, а моментально претворились в высших существ, куда более прекрасных и просветленных, чем самые лучшие люди на свете. Мне самому выпала огромная удача почувствовать целительную силу этого знания на себе, и поэтому мне казалось, будто я жестоким образом утаиваю от всех чудодейственное лекарство, которым обладаю. Дарс же возражала, что только пройдя с Вами через юнгианский анализ я оказался восприимчивым к принятию священного, то есть был в состоянии вместить в себя откровение и не получить при этом психологическую травму, могущую неподготовленного привести к диссоциации или, того хуже, разрушению личности.
– Непосвященного такой рассказ может без преувеличения свести с ума, – говорила она. – Только имеющий глаза да видит, а имеющий уши да слышит. Скрытое предназначено не для всех. Это потайное знание.
Но вдруг оно вместе с тем еще и всеобъемлюще целительно? Бальзам для души? Я не мог отделаться от этой мысли. Не думаю, что мог предложить бы всем остальным хотя бы что-нибудь, да и просто вытаскивать себя по утрам из постели, если бы своими глазами не видел, как умершие восстали и вознеслись, если бы каждую ночь не общался с ангелом, обволакивающим меня своими крылами и восстанавливающим целостность моей души. Перья, оставляемые моей женой в качестве доказательства, служат моему разуму ежедневным спасением.
– Тебе