в тайне не только от своего сына и наследника престола, но и даже от «милой Дуси», а иначе говоря – княгини Долгоруковой. Такая предусмотрительность была вызвана страхом, который терзал сердце государя Александра Николаевича, ибо прочитавший эти страницы неизбежно подписывал себе смертный приговор. Это не было преувеличением. Сей документ, который отличался от ежегодного отчёта Третьего отделения Собственной Его Императорского величества канцелярии так же, как диссертация доктора наук от сочинения гимназиста, стоил человеку, принесшему его императору, жизни. Речь шла о бывшем начальнике вышеуказанной канцелярии и одновременно шефе жандармов, генерал-адъютанте Мезенцове. Государь прекрасно помнил тот день второго июля, когда Николай Владимирович прибыл к нему в Зимний дворец к десяти часам, на утренний доклад. Александр Николаевич сразу отметил, что на лице обычно невозмутимого генерала можно прочитать выражение мрачной решимости и даже изволил пошутить:
– Николай Владимирович, вижу, что вы чем-то расстроены? Я не удивлюсь, если услышу от вас: слово и дело государево или не вели казнить, вели слово молвить.
– Вы не ошиблись, ваше императорское величество, – но, увидев знакомый взмах рукой, обозначающий «без чинов», генерал поправился: – Государь, я прошу выслушать мой доклад, ибо это касается угрозы, которая нависла не только над государством Российским, но и над вами и вашей семьей.
– Вы меня заинтриговали, генерал, – задумчиво протянул император. Александр Николаевич специально выбрал это слово, ибо самодержец Всероссийский не может быть испуган. Пережив два покушения, государь осознал, что боится не собственной смерти, а того, что убийство может стать прологом уничтожения государства Российского!
– Зная вас, я уверен, что вопрос очень серьёзный, а посему присаживайтесь и докладывайте. Во времени я вас не ограничиваю. – Одновременно император позвонил в колокольчик и приказал вошедшему дежурному флигель-адъютанту:
– Я занят, сегодня приёма больше не будет!
Пока генерал Мезенцов, разместившись в кресле, извлекал из кожаного портфеля, который до этого он не выпускал из рук, внушительную папку с документами, раскладывая их на небольшом столике, Александр Николаевич достал из коробки сигару, не без внутреннего предчувствия удовольствия, при помощи новомодного настольного прибора гильотинировал оную, воспользовавшись ещё одним недавним изобретением фирмы Cartier, настольной зажигалкой из серебра и золота, прикурил её и с наслаждением затянулся.
– Итак, государь, я вынужден признать, что против России ведётся война, кою вполне можно именовать столетней. Не сочтите сие преувеличением, я скорее несколько преуменьшил её век. И независимо, от того под чьим флагом маршируют колонны противника, их направляет единая воля, воля Британской империи. С вашего позволения, государь, я пока не буду касаться дел давно минувших дней, связанных с причинами, кои могли повлиять на смерть государыни Екатерины Великой и её сына Павла Петровича… – и Мезенцов положил на стол перед императором большую тетрадь с надписью на обложке «Век XVIII, начало века XIX». К удивлению Александра Николаевича, который её открыл