отдельных кусков, часть из которых поглотят наши соседи. Но для этого им нужно или уничтожить царствующую династию Романовых, или хотя бы ослабить оную. И вот сейчас, государь, я обязан сказать вам очень горькие и страшные слова. Ваш сын, цесаревич Николай Александрович… – Генерал на секунду замолчал, собираясь с духом, а потом, мысленно обратившись за помощью к святому Николаю Чудотворцу, закончил свою фразу: – Его смерть была результатом хорошо подготовленного и заранее спланированного убийства.
Дежурный флигель-адъютант, Андрей Иванович Чекмарёв, прохаживался поблизости от двери кабинета императора и, как всегда, был несколько испуган. Об этой ахиллесовой пяте блестящего гвардейца, прослужившего до чина полковника в старейшем полку Российской армии, созданном самим царём-батюшкой Петром Алексеевичем, знали многие. Андрей Иванович не праздновал труса под ружейным и картечным огнём турок, но панически боялся вызвать неудовольствие начальства. Здесь, в Зимнем дворце, на каждом шагу можно было столкнуться с их высоко и просто превосходительствами из числа военных, статских и придворных чинов, а также со светлостями, сиятельствами и даже высочествами, как с местными, так и с заезжими. Как тут не вспомнить слова генералиссимуса Суворова: «Я был ранен десять раз: пять раз на войне, пять раз при дворе. Все последние раны – смертельные».
Сегодняшний день не задался. Появление шефа жандармов, коего, как, впрочем, и всех его подчинённых, недолюбливали и одновременно опасались господа офицеры, считая их службу не совместимой с понятиями чести, не сулило ничего хорошего. И предчувствия оправдались. Сперва государь повелел не беспокоить его до особого распоряжения, а после и вообще отменил приём на сегодня. Затем на сердце полковника немного полегчало. В кабинет подали чай и лёгкие закуски, но, зная вкусы государя, поблизости дежурил лакей с несколькими бутылками французского вина. Полковник Чекмарёв с облегчением вздохнул и мысленно перекрестился, но в этот момент из-за плотно закрытой двери раздался шум и треск, а затем даже не вопль, а буквально рёв, коий мог принадлежать только императору. Ясно можно было разобрать только два слова: «Никсу убили?!» Долг службы превыше всего, и флигель-адъютант, нарушив все писаные и неписаные правила, ворвался в кабинет, готовый защитить государя от нападения неведомого врага. Внутри он увидел опрокинутое кресло и сломанный столик, а напротив застывшего генерала Мезенцова, нависая над ним подобно Каменному гостю, стоял император, положив тому руки на плечи, как будто намеривался вогнать в землю. Хотя гнев явно затуманил разум самодержца Всероссийского, но он почти мгновенно среагировал на вошедшего и сумел взять себя в руки. Отступив на шаг назад, Александр II внезапно захрипел и начал судорожно рвать рукой ворот венгерки, тщетно пытаясь расстегнуть туго застёгнутые крючки. Первым среагировал генерал Мезенцов, который хорошо знал о приступах астмы, кои случались у государя еще с юных лет. Мгновенно подняв