не слышавшая. Откуда? Привить интерес было некому. Тетя Дилля в Бога не верила, религию называла «опиумом для народа» и мракобесием, доверяла только науке и традиционной медицине. Ида религией тоже не увлекалась. Молитв не знала, крест не носила. И откуда ему взяться. Мать Иду не крестила, некогда было, а тётка тем более.
– И стакан с водкой поставим ему, любил он её, через неё видать и помер.
Дед Григорий, седьмая вода на киселе, прибыл за день до свадьбы, и прямо с порога заявил, что у него «трубы горят» так как ехал он долго, а проводница в поезде пить мешала, грозилась высадить на ближайшей станции и даже вызвать дорожную милицию. Дед Гриша, хоть и не робкого десятка, но портить свадьбу молодым хлопотами по вызволению его из кутузки не хотел. Потому терпел всю дорогу. О чём по приезду за ужином горестно жалился Толику, безошибочно вычислив в нём родственную душу. К ночи накачался Григорий Алексеевич изрядно, и со словами «теперь и умереть не жаль» уснул прямо за приготовленным к свадебному сабантую столу. Почти мёртвого деда отволокли за перегородку и уложили спать на тахту в «чём был», а именно: в замусоленной тельняшке, брюках галифе и сандалиях. Там же его и обнаружили наутро мёртвым, только не «почти», а «уже». Какое-то время его тормошили, хлестали по щекам, заставляли дышать на зеркало, но тщетно, дед признаков жизни не подавал.
– Вот это сюрприз! – Муза Львовна сокрушённо прижала ладонь ко лбу. – Чёртов дед!
По-хорошему свадьбу надо было отменять. По-правильному. Покойник в доме. Да и не такая уж дальняя, как выяснилось родня. Родной брат Музиного отца. Отменить, похоронить и выдержать траур. А какой траур, когда живот у Иды на нос лезет. Вот и порешили. Деда никто не видел, никто о нём не слышал, никто толком не знает. Ну помер и помер, не менять же из-за него свои планы. Лежит и пусть лежит, пока свадьба пройдёт. Никто его там не увидит, а если и увидит невзначай, то всегда можно сказать, что не дождался дед застолья, не вытерпел, упился до потери сознания на радостях за молодых и уснул. «Вечным сном» можно не добавлять. И вроде правда, почти так и есть.
Всё прошло как по маслу. Заморозили бутылки с водой, обложили ими деда, никто и не заметил приторного запаха тлена в гуще ароматов цыплят табака и квашеной капустой.
Высунувшаяся голова деда Гриши тряслась и подпрыгивала на ухабах, Толик нещадно матерился, Витька, заткнув уши наушниками, слушал Гарика Сукачёва. Через двадцать минут, потея и задыхаясь от пыли, они прибыли на место.
День занимался жаркий. И предыдущий был такой же. И ещё пятнадцать перед ним такие же. Жаркие и сухие.
Пока Толик с Витькой долбили лопатой пересохшую кладбищенскую почву, укладывали завёрнутого в ковёр деда в лунку, засыпали и притаптывали твёрдые комья земли, Ида с Музой сооружали мемориальный комплекс из дедова фото, свечки и стакана водки с ломтиком хлеба.
То, что произошло дальше, по утверждению Музы было ничем иным как проклятием. А началось всё с того, что Ида почувствовала