собрал.
– Получше спрячь, на траты оставь мелкую монету, да и ту никому не показывай, – учил дед, – Ну, коли вертаться надумаешь, милости прошу. Спросишь Решетиловых, тебе каждый путь к нашей избе укажет!
Степану было боязно расставаться с дедом Акимом и дальше отправляться в путь совсем одному, никак не отпускали его эти места, суровая сторона. Но уж коли решил – надо идти!
Встретили с парома Ивана, старшего из сыновей деда Акима, и Степан подивился – та же стать, те же повадки – вот копия отца был тот Иван Акимович, только помоложе да покрепче. Пообедали вместе, Степан помог погрузить на телегу мешки, что привёз на пароме Иван – а было то посевное зерно, что под зиму сеют, специально за ним и ездил Иван за сколько-то вёрст.
Тут и пришла пора прощаться, долго смотрел Степан вслед подводе, которую резво тащил строптивый Гнедко по дороге в уездный город. Дед Аким перекрестил Степана, благословил в путь, всё же и потеплее на душе стало, не так боязно, и подумал Степан, хорошо же всё складывается, может и доведёт его вот эдак-то Господь до родного края.
– Может чарку налить тебе с устатку? – скалилась в улыбке хозяйка постоялого двора, где собирался заночевать Степан, – Знаю я вашего брата, давно поди хорошего-то винца не пробовал, а?
– Благодарствуй, хозяйка, не надо. Мне бы кваску, квасок у тебя хорош, мастерица ты на это дело, – отвечал Степан ласково, чтобы не обидеть хозяйку, да только та недовольно губы поджала, не одобрив отказ гостя от вина.
А Степан видел, как раздобревшие от такого потчевания хозяйки гости чаще открывают сумы да мечут на стол деньги, позванивая о затёртые доски стола, как приносит она им и угощение попроще, да нахваливает шибче. А сама берёт за это подороже, пока хмельной гость и не доглядит.
Степану это не подходяще было, у него каждый грошик, каждая копеечка была потом выстрадана, не на вино да чёрствый пирог он желал её потратить, поэтому и отправился спать, едва поужинав в большой общей комнате постоялого двора.
Долго ворочался он на жёстком, несвежем тюфяке и уговаривал сам себя, что завтра спозаранку речной ветерок освежит лицо, даст надежду на новую счастливую жизнь, к которой идёт Степан. Внизу громыхали посудой, смеялись неугомонные постояльцы, любящие погулять, а Степану уже грезились родные спокойные места. Вот доберётся до дому, и никуда больше не отлучится, навсегда останется там, где отцы-деды землю пахали, хлеба сеяли…
Спозаранку, когда солнышко ещё только озолотило край леса по-над рекой проснулся Степан и первым делом проверил свои вещи, не пропало ли чего. Уж больно хитра хозяйка, черный глаз которой так и шарил по одёже да поклаже постояльцев. Всё оказалось на месте, Степан омылся, надел чистую рубаху, а прошлую забрал у работницы, которой отдавал постирать за денежку, тайком от хозяйки.
– Ты только хозяйке не сказывай, – шептала измученная работой молодая женщина, – Не дозволяет она… чтобы мы, минуя её карман… а мне четверых ма́лых кормить-одевать!
– Не страшись,