и верно, что не туды, – рассмеялся всадник, и спешился, – Видишь вон в далеке большой дом с ворота́ми? Вот ты перед ним сверни на улочку, да иди до пруда, а от пруда увидишь церковь, иди до неё. Там уже прямая дорога от неё тебя и выведет. Куда ж ты на ночь-то глядя? До тракта далече пешему.
– Да я не спешу, сколь дни надо, столь и пойду, -отозвался Степан, -Спасибо тебе, добрый человек! Доброго тебе пути!
– И тебе помогай Бог! – путник подождал, пока лошадь напьётся, хлопнул её по пыльному боку и заспешил своей дорогой.
Разведав таким образом дорогу, Степан заспешил по указанному всадником пути, он хотел до темна выбраться из города и заночевать где-то в лесу, или на пустующем до жатвы гумне. Ему не хотелось снова вдыхать знакомый запах прелой соломы от тюфяка на постоялом дворе. Подобный тюфяк служил ему постелью долгое время, а сейчас он предпочтёт такому голую землю.
Солнце уже почти село за кромку леса, только краешек ещё разливал по небосводу свои тёплые лучи. Степан уже выбрался из города, и о том, что он идёт верным путём, ему говорили остановившиеся на ночлег подводы. То в постоялом дворе у дороги, а то и простом хозяйском подворье стояли гружёные телеги, рядом расположились на отдых усталые люди.
Возле большого озера, широкой гладью раскинувшегося справа от дороги, редким лагерем расположились те, кто посмелее. Степан приметил, что это были люди крепкого сложения, видимо большой ватагой возвращающиеся либо с ярмарки, либо ещё с какого-то большого торга.
Рядом с такой вот компанией из семи примерно человек он и решил расположиться на отдых, пройдя чуть дальше от стоявших покоем вокруг костра подвод и тихо переговаривающихся между собой людей. Они приметили Степана, разговоры смолкли, все настороженно смотрели, что будет делать пришлый человек.
Степан же разулся, сел на небольшой обрубок бревна, валявшийся на самом берегу, и положил рядом свой мешок. Ноги гудели от долгого пути и жары, уже дававшего себя знать лета, Степан огляделся и убедившись, что густая ракита и высокий камыш скрывают его от посторонних глаз, скинул одёжу и полез в воду. Добыв с самого дна своего мешка тряпицу, он развернул её и осторожно потёр меж мокрых ладоней небольшой кусок душистого мыла. Это ему дала старенькая матушка смотрителя Севостьянова, Аглая Осиповна. Дюже она такое любила – в доме смотрителя она блюла такую чистоту, что ни единая пылинка без её ведома не могла лежать на выскобленном до́желта полу.
– Бери, Степан Фёдорович, вещь это полезная! – говорила старушка, заворачивая мыло в чистый рушник, – А в дороге, так и вовсе без неё неможно. Ты меня, старую, слушай – ежели станешь себя в чистоте блюсти, то и здоровье сохранишь, никакое поветрие к тебе не пристанет. Да и люди на тебя будут смотреть хорошо, и самому будет благостно. Это не в пример зольного щёлока, полезная для здоровья вещь.
Степан и не спорил, с благодарностью брал, что дают и не переставая молился о всех благодетелях, собиравших его по доброте своей на долгую дорогу.
Вода в озере была ещё холодной, летнего тепла