Первое поле. Александр Зиновьев

Матвей одним днём (за один день) очень даже сильно повзрослел, до конца жизни полюбил Нину, её грудь и губы… И это новое, этот шарик соска в губах, собравшийся в комок, упругость этого ощущения под пальцами. Нинина рука у него на затылке, еле-еле шевелящая волосы. Матвей ощутил этот шарик и легко его поцеловал и тут же открыл глаза, отстранился. Нагая изящная возвышенность с тёмным пятнышком. Идеально круглое тёмное пятнышко, посередине которого стояло возвышение из незнакомой жизни. И всё окаймлялось таким же круглым, плавным – самой грудью. И ещё какие-то мысли никак не могли оказаться на языке, потому как Матвей еле дышал и разглядывал грудь, которую минутами позже – откуда только что взялось? – осыпал невесомыми поцелуями, и удивился бусинке соска, к которому также нежно прикасался губами.

      Пришёл домой поздно. Дома как-то не замечали этих перемен. Не до того было, собирали в экспедицию. После этого вечера и до самого выезда почти месяц Нина и Матвей только и делали, что бежали быстрее к Нине домой и целовались, целовались, целовались… И в какой-то день как-то уж совсем бесстрашно сумели совсем раздеться, и оказалось, что быть голыми друг с другом не стыдно. Нет, конечно же, щёки у Матвея алели, но алость уходила на задний план, и вперёд выступали нежность и любовь. И удивительная Нинина ненасытность, которая в конце месяца вдруг удивила Матвея тем, что он вдруг вспомнил, что давно ничего не читал, не встречался с ребятами. И скоро отъезд.

      В конце мая, когда Матвей Васильевич уже лежал на второй полке плацкартного вагона поезда в далёкую от Москвы Якутию, в геологическое поле, ему приходила в голову мысль: а была ли Нина? Нина со всем, что он принял от неё за этот весенний месяц, – не приснилось ли это ему? И всё лето в маршрутах, в работе на шурфах, на промывке породы Нина появлялась в памяти, но всё реже и реже. Работа всё заслонила. Матвей был загружен работой так, что как только от вечернего костра переходил ко сну, тут же забывался и засыпал, не мучимый никакими фантазиями. А по приезде, уже поздней, снежной осенью, в октябре, вдруг понял, что боится Нине звонить! Что-то останавливало… Два раза находил время, чтобы во всей коммуналке никого не было, и не решался! На третий всё же набрал номер, и простуженный голос на том конце проговорил:

      – Нина, тебя.

      Матвей враз взмок, но на «алё» всё же ответил осипшим и охрипшим голосом:

      – Я приехал!

      Трубка подленько молчала, затем знакомым, но безразличным голосом произнесла:

      – Замечательно.

      Летим

      Главное, ребята, сердцем не стареть