Один раз наврала – переспала с ним, ладно. Но потом ей это понравилось, она купила в аптеке какие-то противозачаточные колпачки и решила, что теперь ей море по колено – можно гулять напропалую. Илья, не будь дураком, прыгнул к ней в постель и целый месяц не вылезал – помнишь, он в январе и феврале в Ленинграде пропадал, даже на занятия опоздал после каникул?
– В январе? Тогда уже срок солидный, надо торопиться. Я поговорю с Людмилой. Потом мы ее тихо и без скандала отправим домой, а там что-нибудь сообразим. Что ее родители говорят, они знают?
– У нее только одна мать, которая, по-моему, вообще за ней не смотрит. От нее они скрыли – беспокоить, видите ли боятся, у нее сердце больное. А у меня не больное? Меня, значит, можно беспокоить? Да я чуть богу душу не отдала, когда он ее привез!
– Это хорошо, что мать ничего не знает – пусть и дальше от нее скрывает, сердце ее бережет. Главное сейчас – не выпускай ее из дома, следи, чтобы ни с кем не болтала.
– Андрюша, да ты не понимаешь! Они не хотят избавляться от ребенка! Она, стерва, не хочет – в этом главная беда. Боже ж мой, что мне делать! Может, мне собой пожертвовать – прикончить ее, чтобы спасти сына? – она закатила глаза и прижала руку к груди.
– Это все лишняя болтовня, Вика, и никому не нужная. Пойди на кухню – выпей валерьянки. Мне, кстати, тоже налей. Все утрясется – я сам поговорю с ними. Не паникуй, пожалуйста, будешь делать все, как я скажу.
Виктория судорожно вздохнула, и Воскобейникову стало жаль сестру. Он шутливо, как в детстве, коснулся лбом ее лба, потом круто развернул и подтолкнул в сторону кухни, а сам опустился в кресло и закрыл глаза.
Через два дня после возвращения в Ленинград с симпозиума к профессору Баженову в кабинет зашел не совсем обычный гость. Он предъявил удостоверение сотрудника КГБ и попросил уделить ему несколько минут.
– Вы написали нам, Максим Евгеньевич, что вам стало известно, будто тему вашей работы хотят засекретить, и что вы категорически возражаете против этого. Смею спросить, откуда вдруг у вас появилась такая информация?
– Ну… не помню уж, – немного покраснев, раздраженно дернул плечом профессор. – Говорили люди, и я решил во избежание всяких недоразумений написать вам.
– И конечно, вы не помните, кто говорил – что ж. Но что плохого вы видите в том, что ваша работа перейдет в разряд закрытых?
– Неужели непонятно? – всплеснул руками Баженов. – Мне по роду работы нужны постоянные контакты с зарубежными коллегами, я должен постоянно публиковать свои работы, посещать зарубежные симпозиумы и конференции – без этого я в науке труп.
– Но, простите, какое это имеет отношение к степени секретности работы? – гость даже руки развел от огорчения. – Ведь, когда мы принимаем решение запретить или разрешить гражданину выехать из страны, это диктуется единственно соображениями его безопасности. Вы можете сто раз работать по открытой тематике, но выехать вам запретят. И обратно – если требует работа, то сотрудники закрытых предприятий свободно едут за рубеж.