благодарен, досточтимый господин…, – смешался на мгновение Михайло. – Однако на кого я должен буду сослаться? – с расстановкой вопросил он, смущенный оказанной ему честью и тотчас припомнил лицо собеседника, присутствовавшего при передаче царских подарков и грамот королеве.
– Сэр Уильям Сесил беседовал с вами, – ответила за главного секретаря ее величества дама.
Случайный разговор Овчарова с министром Елизаветы немало уязвил Совина. Как так, ближний боярин королевы изволит сноситься с безродным толмачом, мальчишкой, минуя его, московского дворянина и личного посла великого государя. Только простодушный вид и правдивые объяснения Михайлы умерили его гнев, а замечание дьяка, что «мальчишка», верно, глянулся боярину», подсказало посланнику мысль использовать его в качестве гонца и письмоносца между ним и сэром Сесилом.
Отпустив дьяка, Андрей Григорьевич призадумался. Идея сделать из Тимошки изменника и вора, была неплоха по сути, но личность слуги, человека незначительного, не знавшего, ни грамоты, ни тем более – английского языка, вызывала сомнения у посланника. К тому же холоп хорошо готовил.
«Еже Тимошка по наущению истинного злодея воровал, стало быть, тот толковал с ним по-русски. Инако, был из званых на Москву купцов и приказчиков, кто в речи нашей хотя бы толику разумеет. Ложно измыслил Савостьянов. Корабли то аглинские в море уйдуть, да не с теми людишками! Как ни крути, а на ихнего торгового мужика показать придется. Мол, он Тимошку подбил грамоты стырить. А то дело непростое. Дыба дыбой, да не на всякого покажешь. Тута тебе не бессловные холопы, а вольные купцы Аглинской московской компании. Роптать да шуметь зачнут, к великому государю приволокутся челом бить да в Лондон кляузы слать станут. Кабы правда наружу не выплыла», – в поисках верного решения мучился Совин, как мысль его потекла в ином направлении.
«Коли на Селиверстова Данилку показать не можно, а Мишку государь, аки есть, возлюбил и к своей особе приблизил, да и грамоты королевны ему сочинять, пущай Семен ответ за покражу ихнюю держит. Еже Михайло до послезавтрева не вызнает, кто с иноземцем в Вардегусе якшался, быть дьяку вором. Тем паче, что латынскую речь он разбирает важно, да и аглинскую, мал-мал, разуметь зачал».
Придя к себе в закуток, Савостьянов откупорил джина, столь полюбившегося ему в Лондоне и, махнув полкружки, бухнулся на постель – деревянную кровать с покрытым оленьей шкурой тюфяком, застеленную овечьим шерстяным пледом. Невзирая на то, что Совин одобрил его план с Тимошкой, дьяк отдавал себе отчет, что холоп не тянет на роль злодея. Конечно, вопросы к нему имелись. Хотя бы, как настоящий вор умудрился забраться, в должную быть запертой, еже никого нет каюту и, презрев похабные ругательства попугая, всегда бурно встречавшего незваных гостей, отворить сундук с ларём загодя изготовленными ключами. Но сейчас дьяк размышлял не об этом, предпочтя оставить слугу заботам Михайлы.
«Коль царь Иван Васильевич дознается,