сбрасывались по трёшнику, смеялись, обсуждали. Какое-никакое, а событие. Валера же смотрел только на Витюню. Если бы взгляды могли убивать, уже разнесло бы пол-зала. Они словно говорили друг другу: останется только победитель. Проигравший должен уйти.
Когда объявили их номер, Валера первым выскочил на сцену. Сразу же нашёл взглядом в зале свою даму и с этого момента пел только для неё. То трепетно и робко, то страстно и нежно.
– А мой напев звучит, а сердце так стучит…
В конце песни двинулся в ее сторону. Подойдя совсем близко, когда глаза ее торжествующе вспыхнули, вдруг припал на одно колено возле рыженькой девушки, сидевшей прямо перед Мэрилин. Краем глаза и каким-то чутьем охотника Цуна ощущал присутствие блондинки и направлял всю свою энергию непосредственно на нее: она могла видеть его задушевный взгляд, обращенный не к ней, его длинные пальцы, на которых особенно красиво играл камешек на перстне при свете прожекторов. Затем грациозно поднялся, вернулся на сцену, и, поклонившись, скрылся за кулисами.
Когда после концерта все собрались в фойе в ожидании танцев, Валера завершил манёвр. Изобразив робость и смущение, он направился к блондинке. Музыканты, сгрудившись и затаив дыхание, смотрели, как слегка прикоснувшись к запястью, Валера обратил внимание девушки на себя. Что-то прошептал на ухо, заставив просиять, потом отступил на полшага и протянул ладонь. Красавица достала из сумочки ручку и, кокетливо наклонив голову, написала что-то прямо на ладони Валеры.
Вернувшись к музыкантам, Валера гордо помахал ладонью с телефонным номером.
– Что? Что ты ей сказал? – наперебой расспрашивали его.
Валера вместо ответа протянул ладонь и намекающе похлопал по ней другой рукой. Все потянулись за деньгами. Когда собрал куш, покровительственно заметил:
– Меня любят за то, что я Ободзинский. А вообще при таком раскладе, выгоднее не работать, а спорить!
Вернувшись к девушкам и не пряча денег в карман, спросил:
– Мария, есть ли место, где мы можем поужинать?
– Кафе «Молодежное» совсем рядом, – произнесла очарованная девушка.
– Ведите, – улыбнулся Валера.
В тот вечер он был в ударе: завоевал женщину, поверг врага. Он может всё, он Ободзинский. Удаль ударила в голову, заставляя позёрствовать перед Машей и её подругой:
– Самое тяжелое – провинциальные филармонии. Приедешь в город, поселишься в гостинице на пару недель. И мотаешься потом в холодных автобусах, то за двадцать километров, то за пятьдесят.
– Какая нелёгкая у артистов, оказывается, жизнь…
– Да… но мне нравится! Познаёшь безденежье, голод, холод, скитания.
На следующее утро, когда проснулся и, плотно позавтракав, пришёл на репетицию, к нему подскочил Гольдберг:
– Слыхал? Витюня уволился.
Валера удивился:
– А почему?
– Никто не знает. – Гольдберг наклонился и спросил чуть тише. – Думаешь, из-за вашего спора?
Валера пожал плечами:
– Думаю,