Да, постарел он, что тут скажешь. Времечко-то свое берет.Смерть его жены-то для него горем была, но как сын пропал, так все, погиб атаман наш. Знаешь, ходют люд такой, вроде дышат да говорят, но не живы-то давно. Ой, что ж я, дура-то, такое говорю. Черт дернул, – она, немного помолчав и перекинув ребенка на другую руку, продолжила: – Я тебе так скажу, ему, видит бог, в жизни много испытать довелось. Он твою мать любил пуще всего на свете, а она как тебя родила в муках, так на тот свет и отправилась. Слава ей небесная. Ты поди к нему, поди.
Иван шел, как во сне:
– Отец, –как будто не своим голосом молвил он.
Игнатья вздрогнула, перекрестила Трифона:
– Бог милостив, батюшка, гляди, то сын твой! – и снова залилась слезами, отошла в сторонку.
Старик повернулся и глянул снизу вверх на молодого юношу, его лицо искривилось, морщинки проступили еще больше, он протянул дрожащие жилистые руки и крепко пожал, ладони своего вернувшегося сына. Он не отпускал руку, жал крепко. Смотрел на сына, смотрел и сжимал руку, Иван смотрел на него и не знал, что и сказать. Он, часто живя в крепостных, представлял себе эту сцену, как он обнимет отца, как отец рад его видеть, как они обнимаются, и он вот-вот расплачется. Но все вышло иначе, глаза Ивана были сухи, он смотрел на отца и не верил, что этот уставший от жизни старик его атаман, его герой. Он смотрел на руку свою, как на чужую, и эту руку сжимали старые покривившиеся пальцы.
Трифону шел шестой десяток, атаманом он стал сразу после рождения своего единственного, но не первого сына. Он со своей женой жил долго, были у них дети двое, да все еще в младенчестве умерли. Жена его часто хворала, и когда была беременна Иваном, почти не вставала с постели последние месяцы. Трифону к тому моменту было уже лет тридцать. Потерю жены пережил он с трудом, но к жизни его вернул маленький бойкий Иван. Трифон не чаял в нем души, баловал парня разрешал все, что только тот пожелает. Часто показывал ему свое оружие, учил пользоваться им и ездить верхом, много времени проводил с сыном и почти всегда брал его с собой. О смерти матери ребеночку он не говорил, помогала ему в хлопотах по дому Игнатья Авакумова.В то утро, когда табор близко подъехал к деревне, Трифона не было дома, он отправился в ближайшее поселение за солью да крендельками для сына. Он оставил Ивана дома. До сих пор на полке в его доме стоит тот мешочек соли. Когда он вернулся, у его дома было много народу. Завидев Трифона все смолкли. Каждый боялся начать первым, да и как новость сообщить никто не знал, только сочувственно смотрели на атамана, кто-то вообще пошел восвояси. Вперед вышла Игнатия Авакумова, сообщать весть трагичную для Трифона, ей было не впервой, она была лучшей подругой покойной жены атамана, и именно она сообщила, что жена его скончалась при родах, мучать она его и в этот раз не стала, знала, что такое лучше говорить сразу прямо, как отрубая. Беду не растянешь, не отстрочишь, коли пришла, так будь храбр принять ее. Так она и в этот раз просто тихо, но прямо и твердо произнесла: «Украли мальчонку твоего,Трифон, цыгане, увезли».
Трифон,