звонила ему в то утро, он объяснил, что его знакомый оставит бумаги до следующего приезда папы.
– Пока я буду в школе?
– Мне почем знать? – резковато ответила бабушка.
Неприятное чувство, положившее начало тому, что заставило Ала сейчас находиться на кухне, а не все еще неподвижно сидеть в комнате, вернулось и превратилось во что-то отчетливое. Бабушка не врет. Обычно не врет, а сейчас врала. Точнее, врал отец, просто ее словами. Ему было проще передать ей то, что нужно сказать Алу, а не самому ответить на звонок сына. Ведь если Ал продолжит задавать лишние вопросы, а он начнет, отец не сможет на них ответить.
– Трус.
– Чего? – не расслышала бабушка.
– Ничего, – Ал вновь взялся за половник. – Это все, что он сказал?
– Передавал привет тебе, спрашивал, как в школе дела, – ответила бабушка, а потом посерьезнела. – Ты уроки сделал?
– Нет.
– Так чего стоишь тут? Или завтра скажешь в школе, что помимо формы оставил дома еще и домашнее задание?
Ал глубоко и тяжело вздохнул, ему было лень отвечать. Он молча вышел из кухни.
– Опять молчит, – услышал он из-за закрывающейся двери. – Все нормально? Как можно так вести себя хоть?
– А сама-то как? – пробурчал Ал на вопрос, заданный с интонацией, словно у него интересуются, все ли в порядке с головой.
– Я? Я лучше всех.
Сейчас сказанная ей фраза звучала так лицемерно, как никогда раньше. Но и правдиво так, как никогда раньше. Может, у нее и впрямь все лучше всех. Потому что она слепо верит отцу, не спрашивая, что за человек к ней приходил. Или не верит, но просто не хочет спрашивать, потому что не хочет в это ввязываться, потому что не хочет нарушать это «лучше всех». Ее отцу удалось от этого всего уберечь. Но сейчас это вызывало не радость за нее, а обиду за себя.
Не стоит злиться на бабушку за то, что она волнуется за уроки. Пусть волнуется за них, а не за то, о чем беспокоится сейчас Ал. Не стоит ей переживать не за грязную одежду, а за то, что до ее внука снова могут добраться, снова попытаться убить.
Вдруг Ала настигла странная, мрачная мысль, но за которой последовало спокойствие. Большинство из тех людей, которые пытались его обидеть, мертвы. Он отрекался от этой мысли все детство, хотя она была так же неотвратима, как сама смерть. Которую он видел.
В ту ночь, когда его мать зарезали у него на глазах, эта отобранная жизнь не была единственной. За ними пришло четверо. Одного, что все списали на самооборону, того, кто убил маму, отец ударил ломом. Через несколько лет Ал узнал, как факт, о смерти еще двоих. Тот, кто пытался его зарезать пару лет спустя, сбежал в Штат в другом конце страны. Тот, кто перед переездом в Японию и ставший его причиной, держал в гараже, и пытался застрелить, сам был застрелен на месте. Еще один явно больше не будет испытывать судьбу.
Те люди были готовы лишить жизни ребенка, тогда почему они сами не заслуживали смерти? Но тошно было думать, что бы сказала бабушка или Юдзу на такие мысли, на количество людей, убитых за него. И половина из них – убита отцом.
Алу,