на солнце свой хвост, и из чащи листьев невидимые птицы оглашали воздух счастливым пением.
И сколько зверья самых разнообразных видов предавалось среди этой торжествующей природы безотчетному веселому ликованию.
Там, на далеком пригорке, виднелись грандиозные очертания гнавшихся друг за другом ланей. На опушке леса задумчиво стоял олень, подымая высоко к небу прекрасные рога свои. Стройный жираф объедал листья с высоких ветвей, и потревоженная белка с приведенной ею в движение ветви решительно и быстро прыгала на другое дерево… Где-то там, вдали слышался топот резвящегося табуна быстроногих коней, и громадные черные фигуры слонов с их тонкими хоботами странно выделялись на общем зеленом фоне, рядом с полосатыми увертливыми тиграми и желтыми могучими львами. И все это, – от быстрых блестящих бабочек, легко порхавших над лугами, от блестящих жуков, с резким жужжанием разрезавших воздух, до тяжело переступавшего крупного зверя, – было полно громадной беспричинной радости. Всяким проявлением жизни своей, этим своим сверканием на солнце, разнообразнейшими голосами своими – вся эта тварь согласно прославляла своего Творца.
И ею безотчетно любовался, ей изумлялся, на нее радовался поставленный царем над этим животным царством и над всей природой…
Он чувствовал и это небо, которое сияло ему своей кроткой голубизной, пророча, обещая ему бесконечное счастье, ничем не нарушаемое благоденствие, вечно свежие, вечно обновляющиеся радости. Он чувствовал и эти невыразимо прекрасные очертания окружавшего его нового мира, это слияние на горизонте неба и земли, эти синие, задумчиво синеющие там, вдали горы, и прелесть этих алмазных капель росы, и свежесть зелени, яркость цветов, голос птиц, несшийся к небу, игру водяных струй в ручье, сверкание созревшего плода из чащи листьев… Он чувствовал все, что было вокруг, что жило и радовалось, словно посылая из себя в его душу ту же радость, широкую безотчетную радость бытия…
И он словно ждал еще чего-то…
Кроме тех красот, которые обещались изумить его, когда он их увидит и которые пока скрывались за пологом этих лесов, за загородью этих синеющих гор – кроме всего этого видимого, которое должно было открыться ему и возрадовать его, он чувствовал еще Кого-то отсутствующего.
Эта душу восхищающая, трогающая, побеждающая красота, все эти раздававшиеся вокруг него звуки, никого еще не называя, говорили ему о Ком-то великом, от Кого все это изошло…
И чем больше изумлялся он всему, что он видел, чем сильнее разгорался в взволнованной груди его восторг, чем слаще неслось с деревьев пение птиц, и чем пахучей благоухали цветы, тем сильнее было ожидание Адама…
Солнце в небе засверкало еще ярче, и как-то победней полились на землю его лучи, и цветы в изнеможении счастья преклонили свои главы, и тише стало журчанье ручья. Остановился бег коня, несшегося вперед с развивающейся гривой…
Раздался легкий шорох шагов, и к созданному человеку сошло Божество, чтобы открыться ему и увенчать его счастье верховным блаженством.
И