далеко.
Всё закончилось, когда в оконце рассветные лучи закрались. И гроза стихла. А знакомый старческий голос за оконцем кому-то принялся выговаривать:
– Дурни вы, дурни бестолковые! До чего друг дружку-то отделали! Сколько силушек потратили! Я же любого из вас теперь могу за шкирку взять да пополам порвать! Да и утро настало, а солнце вас не любит. Уходите-ка к себе да не ссорьтесь больше со мною!
И тишина настала.
Ждала-ждала Незвана, прислушивалась, но ведь до старости на полке не просидишь! Тихонько слезла, высунула нос за дверь. Никого не увидела – только дерн вокруг взрыт да кусты переломаны, словно там бешеное стадо промчалось.
Обернулась Незвана, в банный сумрак земной поклон отвесила:
– Спасибо тебе, банник-батюшка, век твою доброту помнить буду!
А потом побрела от озера куда глаза глядят.
По пути гадала:
«Кто же ночью ходил под дверью бани? Из озера, надо думать, водяной притащился. А второй? Не иначе как боровик – родич лешего, только хищный да кровожадный. Он в медвежьем облике ходит, от обычного медведя только тем и отличается, что хвоста нет. Человека встретит – заломает без жалости…»
Повезло путнице. К полудню услыхала стук топоров, выбрела к просеке. Лесорубы ей дорогу до Блестянки указали.
Шла Незвана и думала:
«Коль доведется клад взять – выстрою себе дом. Будет при нем и баня, и никогда не забуду я оставить баннику черный хлеб, мыло да воду. Но главное – дом. Чтоб была я в нем такой же хозяйкой, как банник – в бане своей. Чтоб так же за свое жилье стояла, никого не боясь…»
4. Ночница
В то самое время, когда Незвана вслушивалась в шум битвы за стеной бани, Дарёна вдруг проснулась, словно от резкого толчка.
В окно светила луна. Спали все, кроме хозяйки, склонившейся над колыбелью. И Дарёне бы спать, но страшно вдруг стало, так страшно, как вечером, когда слушала она байку Нерада о навьях.
Может, тихонько окликнуть хозяйку, раз она не спит? Хоть парой слов с нею обменяться – тогда уйдет тревога…
Ох, да хозяйка ли это? Лица не видно, но Калина Баженовна ссутулена, словно несет тяжкий груз. А у этой узкие плечи расправлены гордо, как у княгини!
Может, это сродственница Калины? Пришла тихо, когда Дарёна уже спала?
Словно прочитав мысли девочки (или услышав бешеный стук ее сердечка), женщина обернулась и попала в полосу лунного света.
Нет, это была не Калина! Худое серое лицо женщины казалось неживым, вообще каким-то нечеловеческим, словно отлитым из воска. Огромные глаза занимали пол-лица, и такая была в них злоба, что Дарёна вздрогнула, как от удара.
Недобрая пришелица встретилась с девочкой взглядом – и поднесла палец к губам.
Нет, не просьба молчать была в этом жесте, а повеление, даже угроза: мол, только пискни – и плохо тебе придется!
Промолчала бы Дарёнка, кабы не стояла та злая женщина возле люльки. Она же хотела что-то сделать с ребенком!
И Дарёна, глотнув воздуха, завопила так, что занавеска на печи трепыхнулась!
Женщина