– более 11 тысяч футов – и со здоровыми легкими не так-то просто дышать.
Я все время думаю о том, что нас спасут, но не вижу ни одной причины, по которой мы могли бы ждать спасателей. Мы никому не говорили, что сядем в самолет. Гровер не был обязан предоставлять диспетчерам план полета. Он не докладывал, что берет пассажиров, поэтому диспетчеры не знали, что в его самолете летим мы.
Вообще-то Гровер смахивал на моего отца. Во всяком случае, в свои лучшие моменты мой отец бывал таким, как Гровер. Хотя Гровер вроде бы был подобрее его.
Кто-то называл отца ничтожеством, кто-то деспотом, кто-то утверждал, что я счастливчик – с таким-то преданным отцом! Все эти знатоки не вытерпели бы в моем доме ни дня. Мать не вытерпела. Он ее тиранил, она пристрастилась к выпивке, и он постарался обзавестись уликами о ее недееспособности, чтобы отправить ее в лечебницу. Из-за этого ее лишили материнских прав. Он редко терпел поражение. Всей истории я не знаю. Он позволял мне говорить с ней по телефону. Группа «Флитвуд Мэк» пела про «кожу и шелк». Мой папаша отграничивался кожей, шелка у нас дома не водилось, за шелком приходилось лазить в окно.
Он включал свет в 4.55 утра, и у меня было пять минут, чтобы добраться до двери – в двух футболках, шортах и кроссовках.
«Мили сами по себе не наматываются. Брысь из кровати!»
«Есть, сэр».
Чаще всего я ложился спать одетым. Помню, как ты впервые увидела это и с удивленным видом похлопала меня по плечу.
«Зачем ты все это напялил?»
Я посмотрел на часы, потом на дверь.
«Побудь тут четыре часа – сама увидишь».
Ты покачала головой.
«Нет уж, благодарю. – Обнаружив, что на мне две футболки, ты спросила: – Тебе не жарко?»
«Я привык».
Ты потянула меня за руку.
«Вставай, делаем ноги!»
До спасательной станции на берегу, потом обратно – шесть миль. Не знаю, почему он установил эту дистанцию, но что поделаешь? Он называл это моей «разминкой». Думаю, все дело было в ближней лавке, торговавшей пончиками. Обмануть его было невозможно: он приезжал в лавку, сидел там у окна, пялясь на океан, с чашкой кофе в одной руке и с пончиком в другой, одним глазом поглядывал в газету, другим на секундомер и фиксировал, сколько времени мне понадобится, чтобы дотащиться до станции спасателей и дотронуться там до красного пляжного кресла. Если я прибегал на несколько секунд раньше, то он доедал свой пончик и молча провожал меня до дому. Но если я опаздывал, то он выскакивал из лавки и орал через пляж: «Недобрал семь!» Или того хуже: «Недобрал двадцать!»
Я научился мысленно считать секунды, экономить силы и при необходимости ускоряться. Вот что делает с человеком страх!
Он ждал меня на пляже у дома, там мне позволялось стянуть с себя обе футболки и начать скоростной бег. По понедельникам мы бегали двенадцать дистанций по 660 метров, по вторникам двенадцать 550-метровок, по средам двенадцать 330-метровок и так далее. Единственным моим свободным днем было воскресенье, но все удовольствие