на стул.
Старухи страшно развеселились.
– Еще как пьет! Хуже него здесь никто не пьет, – усмехнулась Галя, с сожалением отодвигая коробку с соком. – Как вышел из тюрячки, так бедным совсем стал, деньги у него не задерживаются, если появляются, то загуливает сразу.
– Ой, да как нерадостно он пьет! Каждый раз хочется на месте палкой пришибить, чтобы не мучился, – добавила Нюра. – Может, он как раз своего папку, так и прибил.
Я содрогнулась.
– А ты знаешь, как он отца убил? – тихо спросила я.
– Да, кто же его знает, как. Он же в городе еще прибил, а сюда прятаться приехал. Душегуб проклятый! Мы с ним как с человеком, а он вон чего! Потом милиция сюда, его хвать. И нас все с допросами, мол, чего молчали. А мы бы и не молчали, так если он окаянный врал нам! – Нюра взмахнула руками. – Вернулся из тюрьмы и опять сюда. Все ходил, извинялся потом. А кому его извинения теперь нужны?! – вскрикнула она так, как будто Иван мог ее услышать.
– Бес он, бес, – согласилась Галя.
– Так чего же кормите его? – обиженно спросила я, будто бы это меня оскорбили.
– А что с ним делать-то теперь?! Тем более, вон он нам как помогает. Хииитрый, – произнесла Нюра так довольно, как если бы говорила о любимом коте.
– Ну понятно, – примирительно проговорила я, пододвигая к Гале коробку с соком.
А понятно было лишь то, что все попадали под чары Ивана. Хииитрый.
*
Понимаю, почему Ивана любят, не потому, что когда заключенных вели, все молчали, а теперь вроде как искупляются. Это как раз можно объяснить – страх перед государством, отечеством, которому перечить нельзя, и ожидать от себя подвига оттого и не стоит.
Любовь к бывшему ссыльному из-за того проявляется, что чуют, будь мы все лучше, и Иван бы меньше ошибок совершил, весь мир другим бы стал.
И если говорить о жалости, то ее допускать нельзя, так мы себя оправдываем. Посадил Ваньку на пять лет вместо десяти, тебе пусть и легче, а мир-то не изменился. Посади его пожизненно, незаслуженно, считай, и будешь мучиться, что ты такой гнусный и мир такой несправедливый, сердце болеть будет, и только тогда меняться начнешь.
Конечно, намного удобнее рассуждать, что любая напасть – это обстоятельства возникли, против которых мы бессильны. Не возникли, а были всегда, а думаешь так лишь из жалости к себе, поскольку оглянись мы, посмотри, как жили все эти годы, то поняли бы, что среда давно нас поглотила, ведь дело не только в среде. Скорее далеко не в среде. Иначе получится, что ты не сделай, а во всем среда виновата будет. Избил жену – обстоятельства так сложились, убил ради денег – нужда заставила. И нет собственной ответственности, нравственности, человечности, в конце концов.
До сих пор одна история, случившаяся несколько лет назад с одним моим хорошим знакомым, не дает мне покоя. Он славный человек: веселый, добрый. Его любят все, кто с ним знаком. Я даже на свадьбе его была. На торжестве присутствующие удивлялись, как он мог выбрать в жены такую простушку. Так вот, эта простушка после пяти лет совместной жизни, родив двух детей, изменяет нашему славному парню.