Не могли бы сказать ему, что я нездорова, что у меня какое-нибудь женское недомогание и что ему следует отказаться от своих супружеских прав, хотя бы на время?
Супружеские права. Права. Я провел рукой по лбу. У меня темнеет в глазах, когда я слышу это слово, употребляемое в таком смысле. Боже ты милостивый, надо же додуматься, и здесь не могли обойтись без прав и обязанностей! Я ни минуты не сомневался, что в данном случае должен помочь, если сумею. Но я не сразу нашелся с ответом, мне не хотелось ее прерывать. Не исключаю также, что в мое к ней сочувствие подмешалась и доля самого тривиального любопытства.
– Простите, фру Грегориус, – сказал я, – а как давно вы замужем?
– Шесть лет.
– И то, что вы называете супружескими правами, это всегда было вам столь же неприятно, как теперь?
Она слегка покраснела.
– Да, это всегда было неприятно, – сказала она. – Но теперь, в последнее время, это сделалось просто невыносимо. Я больше не выдержу, я не знаю, что со мною станется, если и вперед так будет.
– Однако, – заметил я, – пастор ведь далеко не молод. Меня удивляет, как мужчина в его возрасте может причинять вам столько неприятностей. Сколько ему, собственно говоря, лет?
– Ему пятьдесят шесть, по-моему, – или нет, кажется, пятьдесят семь. Он выглядит старше своих лет.
– А скажите, фру Грегориус, сами вы никогда не пробовали объясниться с ним? Растолковать ему, как это мучительно для вас, и добром попросить его пощадить ваши чувства?
– Я однажды его просила. Так он взялся меня усовещивать. Он сказал, что воля Господня нам неведома, и что, возможно, Господь все же хочет послать нам дитя, и что поэтому было бы большим грехом уклоняться от угодного Господу и перестать делать то, без чего не может появиться на свет наше дитя… Быть может, он и прав. Да только мне невмоготу.
Я не смог скрыть улыбку. Каков старый мошенник!
Она заметила мою улыбку и, должно быть, истолковала ее по-своему. Мгновение она стояла молча, точно раздумывая; потом снова заговорила, тихо и прерывисто. И алая краска все гуще заливала ее лицо.
– Нет, вы должны узнать всю правду, – сказала она. – Да вы, верно, и сами уж догадались, вы же видите меня насквозь. Я ведь прошу вас пойти ради меня на обман, так вы вправе требовать от меня хотя бы искренности. Думайте обо мне что угодно. Я неверная жена. Я принадлежу другому. Вот отчего мне невмоготу.
Пока говорила, она избегала глядеть на меня. Ну, а я – я лишь теперь-то и разглядел ее по-настоящему. Теперь лишь я разглядел, что вот стоит передо мною женщина, женщина, чье сердце переполнено желанием и отчаянием, нежный цветок, благоухающий ароматом любви и розовеющий смущением оттого, что аромат этот столь могуч и победителен.
Я почувствовал, как бледнею.
Наконец она подняла голову и встретилась со мною взглядом. Я не знаю, что померещилось ей в моем взгляде, но только ноги у нее вдруг подкосились, она упала на стул, содрогаясь