добавляет заварку. Из отдельного блюдца, с крышечкой в виде сосновой шишки, достает дольки лимона к чаю, заранее нарезанные и посыпанные сахаром. Лимон тонкокорый, должен быть кислым.
– Все готово.
Галина приходит не сразу. Заканчивает свои дела, выключает свет, раздавливает половицу. В это время Сурен стоит у окна, опершись на подоконник, и смотрит на унылое туманное утро 14 марта 2008 года. Голый вид на коробку впереди стоящего дома по-прежнему кажется чуждым, хотя ряд тополей, ранее мешавших этой оптической стерильности, был срублен еще несколько лет назад. В некоторых окнах горит свет. В одном из них видно женщину у кухонной плиты. Вдоль безлюдной аллеи стоит неплотный ряд лысых пеньков, пустивших из висков отростки. На фоне общей серости только и выделяются что желтые окна напротив да зеленая крыша недостроенной бетонной коробки внизу, которая должна была стать магазином, а стала памятником взяточничества главы администрации.
Когда Галина нервничает, ее движения суетливы. Как сейчас: она быстро заходит на кухню, поправляет занавеску, садится на стул, подвигает к себе тарелку, отодвигает чашку чая, желает приятного аппетита, берет хлеб, откусывает, берет вилку (слишком близко к зубцам) и принимается за салат.
Сурен отмечает ее настроение, но продолжает молчать. Его томит вчерашний неудачный день, и сейчас он собирается с духом, чтобы об этом заявить. Очевидно, что Галина обо всем догадывается, потому что еще при выходе из спальни он промахнулся с интонацией. Повисшее молчание сейчас более чем красноречиво.
Он пробует салат. Вкус ингредиентов так смешался, что кроме гранатовых ядер одно от другого не отличить. Кусает хлеб. Выдохшийся, позавчерашний. Пережевывает. На выдохе:
– Ну что, мать: «мы вместе со звездами медленно па-адаем, па-адаем вниз». – Тянет мимо нот, лопаются «п» на губах.
Не прерывая движения, Галина доносит вилку до рта, жует. Теперь она делает это слишком медленно (злится), оттого еще больше раздражает Сурена.
– Вчера не заработал – сегодня заработаешь.
Двадцати пяти лет семейной жизни достаточно, чтобы читать друг друга без слов. Сурен слышит тон и интонацию ее голоса, видит, как она отрывает кусочек хлеба и подносит его к губам, как она держит спину, как моргает. Ему все ясно. Ему так же все ясно про свои движения и слова, которые, он это прекрасно понимает, Галина читает не хуже его. Они оба знают, что этот разговор в том или ином виде должен случиться, как утренний ритуал. Его нужно просто исполнить. В одно действие, без антракта. И дальше утро войдет в свою колею.
– Да, но только и позавчера, и позапозавчера, и уже всю неделю катаюсь, а результат – дырка от бублика, – даже вилку кладет, чтобы большим и указательным пальцами изобразить тот самый бублик.
Галина продолжает молчать. Выдерживает паузу в надежде, что Сурен сам ее прервет. Но и он молчит.
– И что ты предлагаешь? Не работать? Останься дома, отдохни день-другой, – наконец спокойно