Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска
граница нашего Кубанского Войска!.. Запомните это!
Это могли слышать, может быть, только головные сотни полка. Как они реагировали на мой «крик души», я не знаю. Но у меня это сорвалось от инстинктивного предчувствия какого-то несчастья, которое может случиться с нами, переходя эту магическую казачью границу нашего Войска.
Корпус вошел в станицу Успенскую в первой половине дня. 1-й Лабинский полк разместился в северо-западной окраине ее. Штабу полка отведена была квартира у очень богатого казака, во дворе которого стояли две паровые молотилки. Двор был широкий, с амбарами и сараями, но «дома», казачьего дома «под железом», не было. Вместо него стояла длинная, низкая хата с одним черным ходом во двор. Это меня удивило.
Оставив полковника Булавинова с ординарцами здесь, как всегда, стал разводить сотни по квартирам.
Разместив сотни с тяжелым чувством, что мы уже докатились до своих станиц, я въехал в этот двор и вошел в хату.
У окна, за прялкой, сидела стройная, высокая казачка с мрачным лицом лет под тридцать. Булавинов сидел вдали у стола, не раздеваясь и, вижу, чем-то недоволен.
По нашему «староверско-кавказскому» обычаю, войдя в хату, я снял папаху, перекрестился на образа и произнес:
– Здравствуй, хозяюшка.
– Здрастуйтя, – нехотя ответила она и, не меняя своего положения, продолжала прясть шерсть.
Окинув глазами хату, я ничего не нашел в ней того, что говорило и мило было бы казачьему глазу: портреты служилых казаков или лубочные картины на стенах. И даже в святом углу была небольшая икона. В хате было не уютно и пустынно.
Булавинов привстал и говорит мне, что «кушать у хозяйки нечего и приняла нас недружелюбно. Не дали и фуража для лошадей». Это меня задело. Я молча посмотрел на хозяйку, спрашиваю:
– Где хозяин?
– А хтой-ево зная у дворе иде-та… – отвечает нехотя и «по-кацапски».
Послал ординарца за хозяином. В окно вижу – идет молодой казак лет тридцати, в овчинной шубе и в «котах». Ремнями охвачены его онучи по икрам. Он прихрамывал.
Войдя в хату, снял шапку и молча сел на лавку около жены, у двери. Сел и молчит, словно в хате нет никого и его никто не звал. Я стою у стола и выжидаю. Но он молчит. Тогда начинаю я, но уже «с наплывом в душе»…
– Ты будешь хозяин?
– Я-а, – отвечает, не сдвинувшись с места.
– Такой молодой и уже хозяин?.. И даже две молотилки имеешь? – спрашиваю.
– А што-ш!.. Отец вмер, старший брат тоже… вот я и остался на готовое, – поясняет он с недружелюбием.
– Служил в Первом полку? – выматываю его.
– Не-е, ниспасобнай я да ета, и ни так важна, лишь бы была хозяйства, – распространяется он.
Я его «уже понял»… И тоном не повышенным, а тем, когда молчать нельзя, твердо говорю ему:
– Ну так вот что, хозяин. Между прочим, я казак станицы Кавказской, с вашими успенцами провел всю Турецкую войну в нашем 1-м Кавказском полку. Меня они хорошо знают. И тебя я хорошо «познал»… дымарь!.. («Дымарь» –