дедуле Натахе с причёской – у него имелась какая-то чуть ли не довоенная механическая машинка для стрижки волос. У деда была окладистая русая борода, местами седая, и довольно короткие, целиком белые волосы, которые бабуля Груняха подравнивала этим архаичным агрегатом раз в месяц. Ножницами я подкоротила ему бороду, а машинкой, забавы ради, соорудила ему андеркат, выбрив наголо затылок и виски. Увидев себя в зеркале, дедуля изменился в лице, а бабуля сначала всплеснула руками, а потом расхохоталась, согнувшись пополам и уперев ладони в бёдра. Вслед за ней захохотал и дед.
А потом я увидела Его – и оказалась поражена в самое сердце. Брутальный, гордый, статный красавец. Рога как у Люцифера, борода и яйца до земли, неприступный вид – три пуда харизмы! Мой сердцепоразитель стоял на куче навоза, будто на Олимпе, Эвересте, горе Фудзи! Словно на вершине мира! Как потом выяснилось, и имя у него было очень подходящее – Варфаил. Правда, старики чаще называли его запанибратски, Варькой, но это, разумеется, ничего не меняло. Конечно, назвать любовью моё чувство было бы тяжело, странно и неправильно, но влечением оно было несомненно – и влечение это возрастало с каждым часом, с каждой минутой, с каждой секундой, с каждым мгновением.
Следующей ночью дедуля и бабуля опять покряхтывали перед сном, я их рассеянно слушала и думала о Нём. Он пригрезился мне во сне: на вершине заснеженной горы, на фоне восходящего солнца, образующего вокруг его велерогой головы подобие нимба, с державно дрожащим жезлом любви…
Однажды я пошла гулять с Варфаилом в лес, в самую глушь, в самую чащу. Солнце ветхозаветно просвечивало сквозь густую сень деревьев, райски ворковали лесные птички; Он гордо щипал сочную травку, ягодки и папоротник, а я любовалась и наслаждалась Им. И ничего более, ничего…
Всё когда-то заканчивается, не так ли? Через неделю я уехала. Но не забыла о Нём. Сейчас я дряхлая тридцатилетняя старица, но до сих пор храню в своём сердце тёплые, светлые и тихо-радостные воспоминания о моём незабвенном альфа-козле.
Платоническая элегия
О благодатные, милосердные, добрые, изобильные, целомудренные советские годы! Безвременно почившая, но не забытая эпоха! То были 60е годы, их завершение. Мы с сокурсниками отправились в лагерь дружбы народов «Скромная колхозница», что под Ульяновском. Туда же прибыли наши молодые товарищи из дружественной ГДР. Мы были юны, стройны и невинны, как небесные ангелы на фресках Леонардо. Впрочем, мой возлюбленный был не совсем стройным, скорее наоборот, толстеньким и малорослым; но мне это не представлялось чем-то отталкивающим, напротив – это привлекало меня в нём. Звали его удивительно – Фридрих! Фридрих как Энгельс, Фридрих как Шиллер, Фридрих как Барбаросса!
Мы тихо и трепетно полюбили друг друга с первого взгляда, слуха и вздоха – как Ромео и Джульетта, как Тристан и Изольда, как Антоний и Клеопатра, как рабочий и колхозница!
Свежий, словно эфир, благотворный сельский воздух, прогулки по тенистым липовым аллеям, которым не мешали