Что никакое «зверье» тесниться никуда ни за какие блага не станет? Что, заикнись кто про очередную стройку, лес каждого члена Братства лично пожрет? Было. Слушал кто? А покачать головой уже, простите, возраст не позволяет. Усталость скрипами доконала.
– Коль бы ты с отцом побеседовал…
Тут Хальпарен все-таки позволил себе скривится. Сам-то он, когда уже отправится со своим беседовать?
Не рады ему здесь. На кой отец сюда пристроил? В Нави ещё не плохо. Если Дядька, как его звать повелось, носа на наши территории не кажет. И унизительное же это слово "дядька". Царём бы величали, солиднее. Если и «графа» когда-нибудь спустят до подобного. Лучше в изгнание. Скитаться себе по миру, скрываясь от глаз каждого живого и неживого, смертного и старшего. Чудо, а не существование. Как раз то, о чем ты всегда мечтал, min kära mästare1. Или все-таки следом за ней, на лист? Поспать всегда приятно, в особенности, когда это навсегда.
Елисей продолжал вещать:
– Да и ты, наконец. Взял бы ты себе на душу кого. Отец поглядит, авось и в Дремучей порядки устроит, чтоб твое подмастерье не заплутало где, а там…
Вежливый кивок. Подумает, мол, обязательно, отличное предложение, шикарный совет, благодарность так и пышет. Скоро и кивков будет мало, придется слушать лекции. С женитьбой и детьми, говорят, тоже самое. Да кто станет звать это… Кто его вообще станет звать? Ну его. Надо больно.
– Магистр, – из приоткрытой двери показался стриженный ежик волос. Ольга прижимала к уху телефон. – Стая разбушевалась. Лорги опасаются вмешательства полиции. Наши барьер сняли и совсем ушли. Мелочь покоцали. Надо б решить уже. Лечить кто будет или?
– Кликни Костьку, – бросил Елисей Хальпарену. Детям ничего не сделается. Пусть мчит. Давай, скорёхонько.
Тот прикрыл глаза, встал, кивнул Ольге и покинул Смотровую.
Покинул и впрямь скорёхонько, но не сказать, чтобы с песней. Уже в коридоре, словно мертвец из-под порога, вылезло и прицепилось странное ощущение. Будто бы подозрение, созревавшее с утра, искупалось в крови и теперь упитанным москитом с пропеллером жужжало над душой. На лестнице еще не так заметно, но уже на подходе к кабинету оно настойчиво взвывало к патриотизму, предлагая развернуться и прямо отсюда пехом шагать к Шведской границе, не собирая вещей и игнорируя больное колено. Впрочем, колено ныло противнее и тянуло, если не помереть, то хотя бы выпить чего-то травяного. С сахаром.
Здесь что-то не то. Очень похоже2. Стук. Поворот ручки. Толчок двери.
Скопившееся под сердцем тревожное предчувствие разорвалось осколочной петардой и отдало больным, колючим тремором в левую руку.
Два океана. Две глубокие до пустынной, потерянной синевы печали. Одной ли печали? Любопытства. Потревоженная ресницами случайная капля выплыла из транса камланий прямо на снег мраморной кожи, подернутой тенью волос.
– God dag, – с усилием вымолвил Хальпарен, на нервах вернув-таки дань подбитому москиту-патриоту. Впрочем, тут же спохватился, собирая те крохи выдержки, что еще не улетели в бессрочный отпуск. А чего я? Сказать про Смотровую? А.
Глупый разговор, и вот